Моя грусть была глубже. Майор Г. Г. был моим большим другом. Другом в лучшем смысле этого слова. Моя связь с прошлым была отрублена, и с ним я теряла последнего близкого, чуткого и понимающего человека. Впервые за многие месяцы, может быть, даже годы, я не смогла сдержать слез.
— До свиданья! — говорила я, пожимая крепко его руку. — До скорого свидания в Вольфсберге! — повторяла, крестя его седеющую голову.
— Не дай Боже! — отвечал он мне, стараясь казаться спокойным и даже веселым. — Я желаю тебе, мой друг, скорой свободы. Ведь в этом будет лежать и мое освобождение. Ты-то уж меня выцарапаешь оттуда.
…Ровно через неделю я так же стояла в строе отправляемых. На этот раз ехало больше женщин. Очистили весь барак. Всех нас внесли в список. Нас так же осматривали, обыскивали, передавали из рук танкистов в руки юрких человечков в форме Эф-Эс-Эс. Остававшиеся в Эбентале так же нам пели трогательную австрийскую старинную песню о «скором свидании»: — Ауф видерзехен мейн Шатц! Бальд верден вир цузаммен зейн!
* * *
Дамы, ехавшие со мной в Вольфсберг, были дружной компанией. Большинство из них знали друг друга давно, некоторые были друзьями детства. В национальных «дирндл» платьях, розово-голубых с синими передниками, причесанные на средний пробор с узлом низко на шее, говорившие на каринтийском диалекте, они мне были так же чужды и непонятны, как и я им. Самый мой вид делал меня чем-то посторонним. В форме, с пилоткой на довольно коротко остриженных волосах, в сапогах, с рюкзаком через плечо, я, сознаюсь, выглядела довольно печально. Я не знала их веселых, задорных народных песен, не понимала их юмора, не разбиралась в их политической иерархии, не сочувствовала нацизму.
Самой близкой была Марица Ш., словенка по крови, выросшая на границе в Австрии, но она была какой-то странной, не совсем нормальной, крайне нервной особой, и переходы от истерического хохота к потокам слез у нее происходили чересчур часто. Уши Пемпе была милой девочкой, но что у меня, кроме формы, было общим с пруссачкой? Венгерская аристократка, высокая, элегантная дама, с дорогими кольцами на длинных тонких пальцах рук, в норковом роскошном пальто, в то время держалась в стороне и в Эбентале чаще всего разгуливала одна или в обществе своих венгерских офицеров, которые относились к ней с подчеркнутым почетом и уважением.
Эбенталь, розы, солнце, хорошее отношение сержант-майора Дженни и, конечно, присутствие майора, помогали мне не вдумываться во взаимоотношения с женщинами заключенными. Мы спали вместе, вместе пользовались душем, строились два раза в день для переклички или становились в очередь за едой, и это было все. Все эти Грэтл, Финни, Анни, Ильзы и Фритци были мне безразличны. Я считала, что мы разные люди, разных взглядов, разных рас и религий, и что только ирония судьбы могла соединить нас под одной крышей за колючей проволокой.
