– Не курю, – сказал тот, не приняв трубку.
И это неприятно изумило Пойгина. Как это человек может не курить? Это же всё равно что не пить или не есть. И почему он не принял трубку? Разве трудно хотя бы один раз затянуться из неё дымом, тем самым показав свою предрасположенность к мирной беседе?
Горел костёр. Пойгин и Рыжебородый пили чай в молчаливой задумчивости.
– Верно ли, что твоя борода может обжечь руку, если до неё дотронуться? – нарушил молчание Пойгин.
– Разве до тебя дошли такие вести?
– Да.
– В таком случае проверь сам. Или боишься обжечь руку?
– Не боюсь. Но я это сделаю потом, не при луне, – немного поразмыслив, ответил Пойгин.
Переночевал Пойгин в снегу у нарты. Вскоре после того, как Рыжебородый ушёл в своё деревянное жилище, начал падать мягкий снег, мороз поубавился. Пойгин спал до рассвета, ни разу не поднявшись, чтобы потоптаться, согреть ноги. Когда проснулся, сразу вспомнил, что обещал Рыжебородому войти в его жилище, как только даст о себе знать солнце быстротечным рассветом. Надо было поторопиться принять решение, пока снова не началось время луны: входить или не входить в деревянное жилище? Не лучше ли дождаться ещё одного рассвета, а сегодня приглядеться, что будет делать Рыжебородый у того шеста, который, как он сам сказал, имеет для него значение священного предмета? Да и готов ли Рыжебородый принимать гостя, не спит ли он?
Рыжебородого Пойгин увидел ещё до того, как смог прийти к какому-либо решению. Это было странное зрелище. Рыжебородый вышел почти голый, всего лишь в коротеньких матерчатых штанишках; в обеих руках его было по два каких-то, судя по всему, очень тяжёлых предмета – вёдра не вёдра и на чайники непохожи. Но больше всего поразило Пойгина то, что на груди, на спине и даже на ногах у Рыжебородого росла довольно густая шерсть. «Да человек ли он?» – не без страха спросил себя Пойгин.
Потоптавшись на одном месте, Рыжебородый схватил тяжёлые предметы и начал по очереди то один, то другой поднимать выше головы и снова опускать. Мускулы его волосатого тела могуче напрягались, и казалось, что он сильнее всякого зверя. Когда Рыжебородому надоело поднимать тяжёлые предметы, он принялся обтирать себя снегом. Делал он это, кажется, с огромным удовольствием, порой смеясь и покряхтывая. «Да он, видимо, сам безумный», – вдруг пришло Пойгину в голову.
Ему очень хотелось подойти к Рыжебородому поближе, но что-то его останавливало. Когда Рыжебородый вдруг встал на руки и пошёл по снегу, Пойгин окончательно пришёл к выводу, что видит проявление человеческого безумия. «Может, он и детей будет переучивать ходить на ногах и поставит их головой вниз?» – размышлял он, изумляясь увиденному.
