Пока экипажу внушали уверенность и оптимизм, «Бисмарк» слал в эфир отчаянные радиограммы.
В 8.54 вечера адмирал Лютьенс радировал: «Атакованы самолетами с авианосца противника».
В 9.05: «Корабль утратил способность маневрировать. Приблизительное местонахождение 47 градусов 40 минут северной широты, 14 градусов 15 минут западной долготы. Попадание торпеды в корму».
В 9.15: «Попадание торпеды в середину корабля».
В 9.17 главнокомандующий германскими ВМС западного направления во Франции в ответ радировал: «По донесениям с подводных лодок, один линкор, один авианосец находятся приблизительно в точке с координатами 47 градусов 50 минут северной широты, 16 градусов 50 минут западной долготы, следуют полным ходом».
Примерно через час западное командование снова связалось по радио с «Бисмарком» и сообщило, что всем наличным подводным лодкам приказано поспешить к флагману на помощь…
С первых же секунд сражения капитан-лейтенант Вернер Нобис не стал себя обманывать. Отныне движение «Бисмарка» оказалось во власти моря, штормового, жестокого моря. Корабль двигался по течению вопреки своей воле – двигался в направлении противника. Англичанам оставалось просто занять боевую позицию. Им оставалось просто сконцентрировать свои силы. О настоящем бое не могло быть и речи.
«Бисмарк» ожидала казнь, но отнюдь не бой…
Ночь дала сомнительную передышку. Она тысячекратно усиливала в людях страх смерти. Отупляла их и в то же время вызывала нервное возбуждение. Думы становились пыткой. Надежда превращалась в глупость. Глупость – в надежду. Руки дрожали, взгляд обессмысливался, ныли животы, голоса садились. Но возвращались мысли. Мысли о Дайне… Чем более безнадежной становилась обстановка, тем ближе становилась девушка из Опорто. Не было спасения.
Ни от смерти, ни от Дайны…
В ту ночь в Португалии, когда Вернер Нобис стоял у входной двери дома Дайны, когда он целовал девушку, когда хотел попросить у нее деньги и одежду, но с губ срывались только слова любви, в ту светлую лунную ночь он мог изменить все к лучшему.
– Что у тебя за вид! – воскликнула Дайна. – Войди в дом, вымойся.
– А твоя мать?
– Она все поймет.
Он вошел в дом вслед за ней. Видел ее изящную фигуру, и, пока ее близость бросала его то в жар, то в холод, заставляла его ощущать себя одновременно счастливым и несчастным, он забыл, что являлся немецким офицером, находящимся в бегах из лагеря для интернированных лиц. Он забыл, что бежит в Германию. Бежит на войну. Что стремится оставить мирную жизнь, потому что считает: этого требует от него так называемый долг.
