- Запомнил меня? Я тебя тоже. Еще раз поймаю за этим занятием, оставлю без руки. Ясно?!
Горе разбойник отчаянно закивал. Зубы его стучали, а слова застревали в горле, так что кивок был единственным доступным ему знаком согласия.
- Вон отсюда! - рявкнул Лутарг, отпуская свою жертву. - Чтоб не видел больше!
Мальчишка сорвался с места в тот же миг, как только почувствовал свободу. За ним следом бросились засевшие в кустах товарищи, не настолько трусливые, чтобы бросить своего главаря, но и не столь храбрые, чтобы попытаться его отбить.
Сарин, в этот момент взобравшийся на пригорок, успел увидеть только спину убегающего грабителя и довольную улыбку своего спутника.
- Что радуешься? - не понял старец, считающий поведение Лутарга безрассудным. - Ранить могли!
- Не могли, - не согласился молодой человек.
- Тебе почем знать?
- Я был на его месте, - отозвался Лутарг, поднимая с земли мешок и убирая в него лук и единственную стрелу. - Идем.
***
Это случилось, когда женщина узнала о нем. Она кричала, ругалась, говорила, что не будет жить с любителем детей, и тогда хозяин снял с него цепь и, наградив последним ударом, отвел обратно в пещеру.
За время его отсутствия там ничего не изменилось - те же лежанки на полу, та же подгнивающая куча у стены, тот же разлом в стене, вот только он в него уже не пролезет.
Он стал большим.
Едва хозяин ушел, из темноты раздалось злорадное шипение главаря: "Тварь вернулась", - тут же подхваченное мерзким хихиканьем приспешников.
Парнишка вздрогнул и приготовился к нападению. Он чувствовал напряжение и угрозу, исходящие от них, а еще он чувствовал их страх. Теперь он знал этот запах, так как сам провонял им насквозь, сидя в каморке надсмотрщика.
Когда они накинулись на него, он зарычал и вцепился зубами в чью-то руку. Укушенный взвыл и дернулся, чтобы освободиться, а он ощутил знакомый вкус крови на языке и кусок кожи во рту.
Сплюнул, получив удар в живот, но не согнулся. Боль уже ничего не значила для него. Без нее даже было неуютно, словно если ты не чувствуешь боли, то не живешь. Теперь для него боль являлась воплощением жизни.
Он боднул кого-то и вместе с ним врезался в стену, под хруст ломающихся костей. Ему было все равно, он ничего не терял, калеча других, лишь возвращал каждый миг собственного унижения. Пусть он не мог ответить хозяину и плети, пусть не смог разорвать оковы и освободиться, но этим он отомстит, даже если потом придется умереть.
Он был тварью и волчьим отродьем. Зверем!
