— Поздравляю. Ваш герой сегодня здесь?
Щеки Джудит запылали еще ярче.
— Мне не давали спать четырехлетние близнецы.
— Ваши?
Ага, не так уж много он знает обо мне. Только то, что я рыжеволосый репортер из «Ньюс».
Несколько лет назад — тогда Джудит только начинала работать в газете — между ею и Хиллом случилась небольшая стычка. Джудит неточно процитировала какое-то его высказывание, и газете пришлось приносить извинения. Но Хилл никогда не выказывал интереса к ней лично.
— Моей сестры, — пояснила Джудит. — Паршивцы слопали полфунта шоколадных трюфелей с ромом.
— Похоже, няня из вас такая же, как репортер.
Джудит гордилась своей аккуратностью и добросовестностью в работе — та опечатка была единственной, — и замечание разозлило ее.
— Откуда, черт побери, вам известно, какая из меня няня? Я не давала им шоколада. Они сами нашли его.
Луиз, сестра Джудит, выпила снотворное и крепко проспала всю ночь в гостиной. Она появилась на кухне, бледная, с томными полукружиями под глазами, когда Джудит уже ставила чайник на плиту. Джудит объяснила ей, что близнецы еще спят, потому что ночью им было плохо, но сестра перебила: «Извини, Джуди, но мы должны вернуться к себе. Я знаю, что ты скажешь, и будешь совершенно права, но я не могу не любить Эрбана».
Ничего нового Джудит не услышала. Это «не могу не любить» было истинным проклятием женщин семьи Вилсон. Не Джудит, конечно, а ее сестры и матери.
Джудит тщетно пыталась втиснуть ногу в туфлю. Волосы густой вуалью свесились чуть не до полу, поэтому Хилл не заметил тени, набежавшей на лицо девушки.
— Вы не закончили увлекательную историю про кинотеатр, — напомнил он.
Джудит научилась хорошо скрывать свои чувства и потому, подняв голову, выдавила улыбку.
— Я их снова надела. Но шла как стреноженная лошадь и так рычала на своего спутника, что он никогда больше не просил меня о свидании.
— А вы его?
— Если он не смог переварить такую ерунду, что ожидало нас в будущем?
— А вы не относитесь к тем, кто много рычит?
— Нет, у меня очень нежная натура.
— Тогда почему это ваше утверждение не совпадает с тем, что мне о вас известно?
— Не знаю почему. — Джудит напустила на себя вид пострадавшей невинности. — Возможно потому, что вы пробуждаете во мне самое худшее.
Закатывался ли Хилл хохотом или просто хмыкал — вот как сейчас, — но смех его всегда звучал искренне. И этот смех нравился Джудит. Так же, как черные волосы, зачесанные назад и мягкой волной спускающиеся на уши. В великолепно сшитом вечернем костюме, белой шелковой рубашке с черным галстуком Хилл казался исконным владельцем этого особняка. Хотя Джудит слышала, что он начинал с небольшого ларька на местном рынке.
