— А если бы, — сказал он громко и насмешливо, ведь философы — скептики по призванию, — а если бы оно и всегда текло?
Камера притихла. По-видимому, многие мгновения ушли у каждого на обдумывание этого несусветного предположения.
— Как это — всегда? — недоверчиво переспросили сверху.
— А так, — подтвердил философ, — бесперебойно.
— Ну, тогда, тогда… — неуверенно протянул чей-то голос.
— Да ладно тебе — всегда, — грубо выкрикнул другой, как будто распознал провокацию. — Когда б всегда, то на хуя тогда…
И многие его поддержали, одобрительно загудев. Действительно — на хуя тогда. Товарищ мой своей репликой разрушил механизм сказочного сюжета. Мало того, не только рассказ сам по себе мигом потерял смысл, но обессмыслилась и сама жизнь, у которой отобрали внятную цель. Быть может, многие мужики на нарах представили себе эту жуткую картину, когда не в силах больше влить в себя этого сухарика, сухинича и кислятины, они присутствуют при том, как прозрачная жикость стекает на землю, образуя мутные лужи, а потом ручейками устремляется к морю, и вот уже само море непристойно пузырится этим самым рислингом, белым мицне или алиготе…
Камера совсем было затихала, когда на верхних нарах началась невнятная поначалу перебранка. О чем там спорили — было не понять. Чей-то голос сказал: кончай базар, мужики. — Нет, ты вот сам скажи, — живо откликнулся один из спорящих, — был бы ты Гагарин, и тебе предложили бы в космос — полетел бы?
— Да на хуй туда летать — в вакум в этот, — отвечали снизу.
— Так ведь первый человек в космосе, вы чего, мужики, в натуре, — вскричали наверху.
— Да и не было никакого Гагарина, — сказали снизу. — Куклу запузырили, а сам Юрик внизу сидел, звезду героя дожидался.
— Это кто там, бля, пасть раскрыл? — узнал я голос Слесаря. — А кто тогда сказал: поехали?
— А хули там — записали какого-нибудь там артиста на магнитофон, говна-пирога…
— Да ты сам, бля, артист, — бушевал Слесарь и тяжело приземлился на казенный пол. — Гагарин, бля, планету кругом облетел, пока ты здесь, бля, в камере дрочишь…
Дело запахло дракой, но в это время конвоир тяжело постучал металлическим ключом в дверь и внятно произнес, откинув намордник: отбой, кончай кипиш.
— Нет, Слесарь, ты все-таки сам-то — полетел бы? — громким шепотом продолжали сверху.
— А чего — полетел бы, коли позвали б.
— И любой полетел бы, — подтвердил тот. — Чего не полететь. Вон, Белка и Стрелка — и то летали…
— Вот, бля, я и говорю, собачье это дело над собой опыты ставить, — проворчал все тот же голос неподалеку от меня.
