— Так слышал или нет, я что-то не пойму? — спросил он, понимая состояние Гвидонова, и должно быть, считая его совершенно нормальным. После общения с собой.
— Одна из трех крупнейших мировых религий, — наконец, ответил Гвидонов.
— Первым буддистом стал Сиддхартха Гаутама, знаешь когда? В шестом веке до нашей эры… Ты только представь. Сейчас у нас две тысячи четвертый год нового времени, это от рождения Христа. Прибавь к этому еще шестьсот лет, — получится две тысячи шестьсот… Я все удивляюсь, оказывается, тогда уже жили люди. И какие-то совсем не дураки, по сравнению с нынешними… Этот Сиддхартха был сыном царя. Я подозреваю, что царей в тогдашней Индии было много, как у нас — колхозов. Представь, в каждом колхозе, — свой царь. Забавно, да?..
Разговор Гвидонова с Чурилом стал приобретать, на самом деле, довольно странный оборот. Как неторопливая чайная беседа двух дамочек. Одна из которых выступает в роли наставницы, а другая, — в роли прилежно внимающей ей ученицы. Причем, в ситуации, когда ученица попросила у наставницы в долг довольно приличную сумму, и теперь изо-всех сил ждет долгожданного ответа. И изо-всех сил надеется.
— У отца Сиддхартхи колхоз был, наверное, довольно крупным, а сына своего он любил. Качественнее, чем я — своего оболтуса. Хотя для него ничего не жалею. Наследничка… Но его отец с матерью решили сделать сына счастливым. Что может быть на свете самое несчастное? Смерть, конечно… Так они решили его от смерти оградить. Чтобы он о ней ничего не знал, даже не подозревал, что такое явление в природе существует. Ты только подумай, какой бред может прийти в голову родителям, когда они в своем чаде души не чают… И вот они его стали ограждать. Общался он только с молодыми и красивыми людьми. Ни старух, ни стариков до двадцати пяти лет не видел ни разу. Не видел ни одной болезни, ни одного горя, ни одних похорон… Понимаешь?
Гвидонов кивнул.
— Нет, не понимаешь. Я тоже сначала не понимал. Так, сказка какая-то, и все. Но ты только представь: с детства ты думаешь, что на свете существует только молодость и красота. А жизнь, — бесконечна… Не так, — не бесконечна. Такого вопроса вообще не стоит, бесконечна или нет. Просто нет никакого вопроса, как со здоровьем, когда тебе лет восемнадцать. Пусть другие болеют и валяются по больницам, если хотят, — для тебя нет никакого здоровья, ни хорошего, ни плохого. Вообще никакого нет. Понимаешь?
Гвидонов кивнул.
— Так и для нашего молодца не было никакого вопроса о продолжительности жизни… Пока однажды, уже в зрелом возрасте, он не столкнулся нос к носу с похоронной процессией… Я ее представляю почему-то, как обыкновенные российские похороны, — несут к кладбищу на руках гроб с телом покойника, а следом идут безутешные родственники. Тихонько так подвывая. Потому что и им в самом ближайшем с исторической точки зрения времени, предстоит совершить ту же дорогу. Никому от этого не деться. Просто, — одному раньше, другому чуть попозже. Но — непременно… И тут на них из леса, на своей молодой лошади, в окружении молодых девиц и ребят, выскакивает наш Гаутама. Ты представляешь?
