Зато второй прошел по инструкции. Позвоночный столб смертяка перестал существовать. Я так думаю, вместе с ним самим. Как биологическим роботом.
3.
Когда я за ноги выволакивал смертяка на улицу, руки его немного подрагивали, а когти царапали пол. В нем никак не хотела исчезать одна, — но пламенная страсть.
Гера все так же застыла у стены, но глаза ее превратились из тарелок, — в блюдца.
Пусть пока постоит, хорошо, что она делает это молча.
Я уже успокаивался, только внутри что-то еще рвалось во мне и заносило над головой топор.
Закрыл дверь на засовчик, выключил свет и завалился спать…
Никогда не заснуть. После такого… Но что-то нужно было делать. Чтобы прошла какая-то дрожь, колотившая меня внутри. Но — в меру. Как-то лениво. Словно, уходя, прощалась…
Заснул, как ни странно… Но каким-то прерывистым, без сновидений сном. Время от времени он покидал меня, — я прислушивался к тишине, нет ли в ней какого-нибудь шороха. Когда понимал, что шороха нет, — засыпал снова.
— Вы меня ненавидите… Вы правы, — я самая последняя сука на свете.
Я услышал голос, но не понял сначала, кому он принадлежит.
— Во мне нет ничего святого… Я совершенная дрянь. Я полное дерьмо… Что я могу еще о себе сказать.
Тогда я приоткрыл глаза.
Был уже день. Дверь в домик была распахнула, и оттуда приходил здоровый запах соснового леса.
— Вы можете меня избить. Хоть до смерти. Я не буду сопротивляться. Я это заслужила…
— А что, ты классно бы смотрелась в образе смертячки, — сказал я, еще не видя Геры.
Поток ее самобичеваний мгновенно иссяк, я ее задел, — в образе смертячки, она никак не хотела смотреться.
Так что я смог спокойно проснуться и вспомнить все, что случилось ночью.
Ничего хорошего не случилось.
Но и ничего особенно плохого.
Но словно бы я почувствовал себя немного уверенней, — заснул вечером одним человеком, — проснулся немного другим. Более рациональным, что-ли… Мне не хотелось делать лишних движений… Просто я представлял себя, ночного. Захотел удивиться своей неизвестно откуда взявшейся прыти. И — не удивился.
Откинул одеяло, сел на кровати. Мир принял прежний облик. Только мой стал иным, — более целеустремленным, наверное. В чем-то… Но по-прежнему, — пустым. Все было не так.
Стол был накрыт к завтраку, и, наверное, давно.
Посредине его стояла сковородка с остывшей яичницей, где яиц было набухано чуть ли не с десяток, на отдельной тарелке — хлеб, еще на отдельной тарелке — половина жареной курицы, тоже остывшей.
