— Вот.
И вижу ее расширившиеся от страха глаза. Похожие на два оловянных блюдца.
Следом — какой-то хрип рядом с собой. Слышу.
Вижу. Возникшего из темноты человека. В грязной, порванной во многих местах мореманской тельняшке, со слипшимися волосами, словно он выпачкал их в солидоле, с каким-то уродливым, каких не бывает, лицом: на котором нижняя челюсть раза в два больше нормальной.
С необыкновенно длинными руками, на концах которых, вместо пальцев, — закорючки огромных, коричневого цвета когтей…
У смертяка один глаз, вместо второго — густой солидол. Но ему хватает и одного.
Чтобы увидеть меня, и заметить, что дверь — открыта.
— Топор, кинь мне топор, — кричу я в лицо смертяку.
Потому что от неожиданности перепугался сам, до кончиков своих пальцев. Которые, — без когтей.
Вообще. В этот момент все остановилось. Вся действительность. Все замерло.
Мы смотрели друг на друга долю секунды. Не больше… Моя испуганная реакция оказалась быстрей.
Я отпрыгнул назад, и хлопнул перед смертяком дверью. Вернее, не успел хлопнуть, потому что смертяк навалился на нее, явно желая проникнуть в помещение. Был он боров, что надо, килограмм, судя по виду, под сто, если не больше, да вдобавок с руками, длиннее моих.
— Кинь топор! — крикнул я Гере, из-за всех сил стараясь закрыть за собой входную дверь.
Но вожатая, как вскочила на кровати, с одеялом в руках, как прижалась к стене, так и продолжала стоять, словно каменная…
И я догадался, — помощников у меня в этом сражении не будет.
Я, что есть сил, закрывал дверь, смертяк старался ее открыть… Какое-то время мы провели в этом единоборстве, сродни перетягиванию канатов.
Был он совсем близко, нас разделяла только небольшая полуоткрытая деревянная преграда. Поэтому мы с ним — смотрели друг на друга.
Не знаю, как я выглядел, только что из теплой постели, и какое на него производил негативное впечатление. Он бы, даже если бы и захотел, не смог бы рассказать об этом… А вот свое впечатление, — я знаю очень хорошо.
Единственный его глаз был налит кровью, — вернее, поскольку крови в нем быть не могло, вся она в свое время вытекла, его единственный глаз был налит кровавой бесконечной злобой и яростью. Обращенной ко мне.
Ко мне, который не сделал ему ничего плохого…
Смертяк был перепачкан грязью, должно быть покойник хорошенько повалялся на земле, прежде чем переродился, и захотел крушить все живое, направо и налево… При виде меня, не только его единственный глаз покраснел. Но открывалась пасть и появлялись на свет огромные, похожие на звериные, клыкастые зубы.
