— Я, — может быть, трусиха, — всхлипывает она. — Я всего боюсь.
— Меня боишься?
— Да, — всхлипывает она.
— Очень?
— Не очень, — всхлипывает погромче.
— Что ты здесь делаешь?
— Я — пионерская вожатая, — рыдает она, — пионеры уехала, а я осталась.
— И ты бы ехала домой, к папе с мамой.
— У меня нет папы и мамы, — громче зарыдала она.
— Но откуда-то ты приехала?
— Я приехала из общежития. Но оно до конца августа закры-ы-ы-то.
— Кого ты больше боишься, смертяков или меня?
Она взглянула на меня, чтобы сравнить, — тут я заревел на нее львом. Только мой лев, заревев, сказал ей: гав-гав!..
— Бросьте, — сказала она, перестав плакать, — что я вам, маленькая…
Через минуту ни одной слезинки не было на ее лице. Ничто не напоминало, что она только что так безутешно страдала. У нее было свежее, какое-то утреннее лицо девочки, только недавно, только вот-вот ставшей девушкой, и еще не имевшей ни единой причины даже для того, чтобы хоть раз всплакнуть… Потому что, вокруг была — большая, интересная, принадлежащая только ей одной замечательная жизнь.
Она сняла телогрейку, бросила на песок рядом со мной, и уселась на нее сверху.
— Я — Гера, — сказала она.
— Гера, это, по-моему, самая главная древнегреческая богиня.
— Да? — удивилась она. — Меня так в детском доме назвали.
— Ты из детского дома?.. Тогда ты, вроде, должна быть крепкой и ничего не бояться.
— А я, может, боюсь. Что, нельзя?.. Как зовут вас?
— Дядя Миша.
— Дядя? — переспросила она, с едва заметной улыбкой.
Такой, наверное, как у Джоконды. Была. Еле заметная… Я даже окончательно проснулся.
— Те мужики, кто?
— Из охраны местного батьки. У него дача недалеко… Так они ходят по берегу туда-сюда, и его охраняют.
— Ты и их боишься?
— Боюсь, — сказала Гера каким-то изменившимся тоном.
Я взглянул на нее — и увидел страх в только что безмятежных глазах. Никакой едва заметной улыбки я не увидел.
— Что ты, честное слово, как заяц? Они мужики, как все остальные мужики. Голова, две руки, две ноги… Я-то их не испугался, — сказал я ей ерунду… И тут же понял, что сморозил… Ведь я, как бы, тоже уродился мужиком. Поэтому — их не испугался… А она, как бы, дама. Так что между мной и ею, существом возвышенным, — непреодолимая пропасть.
Гера кивнула мне, через силу попыталась улыбнуться, и вытерла ладошкой мокрые щеки.
Она не хотела думать о страшном.
— Какой у вас смешной медальон, — сказала она, явно переводя разговор на другое. — Как обломок метеорита. Как будто он горел, проходя через верхние слои атмосферы… Я таких медальонов не встречала.
