И ничего больше не сказал.
Мне досталось сесть с той девчонкой. Которая молчала. Они все три были красавицы. Все три — улыбались мне. Я положил автомат на колени, чтобы не мешал.
— Он не выстрелит? — спросила меня та, которая не пела.
— Там патронов нет, — сказал я, — у меня пост сторожевой.
— Без патронов? — спросил один парень.
Он присел с противоположной стороны расстеленного одеяла и потянулся к бутылке.
— Да, — сказал я.
Это было совсем не интересно.
— Тебе можно? — спросил парень, приподнимая бутылку. — Отличная бормотуха.
Они храбрились, но я видел: все они моложе меня на год или на два.
Мне все было можно. Теперь, когда я сел с ними, мне можно было все… Я отчего-то знал: что мне все — можно.
— Вино хорошее, — сказала девчонка, рядом с которой я был. — Выпей вместе с нами.
Вино было терпкое и вязало язык, стакан — холодным. Я начал пить не спеша, и выпил его весь. Поставил стакан на одеяло, он завалился на бок, я не стал поправлять его.
— Красное вино, венгерское, — сказала девчонка. — Меня зовут Люда.
— Она проводила своего в армию, три месяца назад. Он попал в Киргизию, в пограничники, — сказали мне.
Я кивнул.
— Как у вас, — спросил парень с гитарой, — жить можно?
Я пожал плечами.
— Нам с Колькой весной… Говорят, у вас там паршиво молодым?
Они ждали от меня ответа, и смотрели на меня. Легчайшая, едва уловимая слабость прикоснулась ко мне. Напряжение, второй год копившееся в теле, уходило. Ничего не принеся взамен. Мне не хотелось держать голову на плечах, не хотелось вставать, не хотелось перекладывать автомат с колен, хотя он мне начинал мешать.
Приятно наблюдать свое отдаляющееся тело. Немного не мое — так естественно, так нужно было то, что происходило со мной…
— Закуси, — сказали мне ребята, — у нас много всего, не стесняйся.
У них много всего было разложено на одеяле. Люда протянула огурец и зеленую луковицу… Голова моя была свежа и свободна. Я силился что-то понять, и что-то начинал понимать, из того, что не понимал никогда… Я чувствовал гордость за свою военную форму, за то, что я старше их. И за то, что я на посту.
— Ну что, — спросили ребята, — в народ стрелять не будешь?
— В какой народ? — спросил недоуменно я.
Я не понимал, о чем они спрашивают. Думал о другом: что на самом-то деле меня никто не обманул, даже я сам не обманул себя. Все, что происходит со мной последние два года — нужно мне. Даже то, что мне много раз было горько из-за того, что я догадывался, что сам обманывал себя.
