Никогда мне не узнать об этом.
Я шел по тропинке, решая: где на меня могли накинуться неизвестные. Мне было все равно, где, — я доверял интуиции.
— Стоп, — сказал сзади капитан.
Он остановился, забор справа был под цвет его защитной формы.
— Подожди-ка, — сказал он, — что-то ты разогнался.
Я посмотрел на него терпеливо. В моем взгляде было бесконечное терпение — я знал это… Оно — вернулось.
Капитан оглянулся по сторонам, как бы что-то решая для себя, и ступил в противоположную от забора сторону.
— Иди-ка сюда, герой, — позвал он.
Теперь я двинулся за ним… Там не осталось моих следов, нет отпечатков пальцев, я не терял там военный билет и письма, которые присылали из дома. Что он может доказать?
Пусть…
Берлога была прикрыта кустами орешника. В этом месте они образовывали заросли, сквозь зеленые листья ничего различить было нельзя.
Но капитан направился к ним.
— Иди-ка сюда, — сказал он, — посмотри. Я покажу тебе кое-что. Любопытное.
Я с интересом подошел поближе.
Капитан раздвинул ветви, — я увидел свое лежбище. Впервые при свете дня. Яма оказалась неглубокая, поросшая травой. На дне виднелся примятый ворох прошлогодних листьев. На нем — обрывок газеты. Только лишь.
— Знакомое место? — спросил он, пристально посмотрев на меня.
Я бы соврал, что оставалось делать. Пожал бы плечами и взглянул на него недоуменно, — но что-то опять случилось со мной.
Показалось вдруг, что его нельзя обманывать, потому что мы — одни. Словно это, мы вдвоем с ним, и больше никого рядом, вдруг все переменило, — и нельзя стало врать… Вот это, какое-то непонятное чувство, неизвестно откуда взявшееся, разом отменило все, что я знал до этого, всю мою солдатскую мудрость.
— Я здесь иногда сплю, — сказал я.
Не стал прятать глаза, не стал виновато отводить их, мне нечего было стыдиться.
Их отвел капитан. Он спустился вниз, поднял обрывок газеты и посмотрел. Потом отбросил его, и вылез из ямы.
Потом он тихонько просвистел что-то губами, и спросил:
— И это ты говоришь мне, командиру твоей роты?.. Так спокойно?.. Тебе что, ничего не страшно?
— Не знаю… Нет… Мы же вдвоем сейчас… — почему-то это играло главную роль, что мы вдвоем, и не в гарнизоне, на самом деле, какую-то большую. — Есть же вещи поважнее страха, — сказал я негромко, ни с того, ни с сего.
— Какие же? — с интересом сказал капитан.
Я почувствовал: он спросил с жадным интересом, внезапным, — я на секунду превратился в ровню ему… От этого я смешался.
— Есть, — сказал я. — Бывают.
