.
Эта способность – критически разбираться в показаниях Воображения
– и называется мною Интеллектом (он же – «ум», «здравый смысл», «рассудок», «разум»,
«мышление»).
Откуда во мне взялась эта удивительная способность и в чем ее «причина»,
я не знаю и не надеюсь узнать. Поэтому я склонен полагать, что она принадлежит
нам «от природы», «прирождена нам», или, как принято выражаться в мой век, –
«от Бога», «вложена Богом», его «действием».
Но что она в нас есть – это факт. Поэтому каждый читатель
должен согласиться с моим основоположением – «Я мыслю, следовательно, – существую»,
по крайней мере в качестве мыслящего.
Поэтому-то единственным прочным фундаментом всякого «разумного
понимания» я и считаю наличие самого Разума (Интеллекта, Ума).
Отсюда я и делаю вывод, – не будем же стараться выяснить вопрос
о происхождении, о «причине» этой способности – предоставим отвечать на этот
вопрос Теологам и, исходя из того, что эта способность в нас есть, постараемся
лучше применять ее к исследованию всех других вещей и их «причин».
Установим, иными словами, что «естественный свет разума» способен
освещать любую из бесконечно-разнообразных вещей в мире, кроме самого себя. Даже
и солнечный свет сам себя осветить не может – для этого нужен источник
светового излучения более мощный, нежели солнце. Тут аналогия полная. Свет, освещая
и тем самым делая видимым любое другое тело, сам остается невидимым.
(Я думаю, что физики когда-нибудь совершенно точно сумеют разъяснить,
почему это так, т.е. покажут те телесно-геометрические свойства вещества,
благодаря которым мы видим с помощью света любое тело, но не можем видеть самое
«тело света».)
У меня, правда, на этот счет также имеются продуманные соображения,
гораздо более правдоподобные, чем представления, которых придерживаются все до
сих пор жившие физики, полагающие, вслед за Демокритом, будто «свет» – это поток
очень быстро летящих в пустоте крошечных частиц-корпускул, которые отскакивают
от любого – более крупного, нежели они сами – тела, как дробь от стальной плиты,
и, влетая в наш глаз, вызывают внутри него некоторое изменение – раздражают ретину,
как тысячи булавочных уколов. Эту гипотезу я считаю совершенно нелепой, настолько
нелепой, что ее должен отвергнуть, продумав ее до конца, даже ребенок. В самом
деле, не говоря уже о том, что эта гипотеза предполагает «пустоту» – т.е. нечто
несуществующее, «ничто», принятое за существующий на самом деле «предмет», –
эта гипотеза прямо ведет нас к нелепейшему выводу, согласно которому мы, когда
что-нибудь «видим», воспринимаем вовсе не внешние тела, не их форму и расположение,
а всего-навсего лишь особое состояние задней стенки глазного яблока, называемой
у врачей «ретиною», и это состояние особо нежной и чувствительной пленки столь
же мало похоже на «внешние вещи», как и зубная боль – на геометрическую форму
зубоврачебного сверла, впившегося в зуб.
