После такого перевода – на так называемый «язык науки» – Спиноза
становится уже окончательно и бесповоротно непонятным не только для простых смертных,
но даже и для самих творцов этого языка, даже для тех, которым трудно отказать
лично в уме и проницательности. В результате такого перевода Спиноза превращается
в какую-то совершенно неразрешимую загадку, в нелепо-карикатурную фигуру, а его
философия начинает походить на какой-то кошмарный параноический бред.
Вот пример. Вот как «видит» Спинозу один современный философ, лично
весьма остроумный и честный, но надевший на свой аристократический нос тусклое
пенсне «языка науки» и потому основательно окривевший. Посмотрите на Спинозу
сквозь это пенсне, и вы увидите, как этот мыслитель, являвший собою редчайшее
согласие между словом и делом – между своим учением и своей жизнью, – начинает
буквально раздваиваться у вас на глазах. Начинает разваливаться на два совершенно
непохожих – ни друг на друга, ни на реального Спинозу – карикатурных портрета.
На одном из этих портретов Спиноза предстанет перед вами как «человек»,
как «личность», а на другом – как «мыслитель», как «теоретик».
Вот первый портрет:
1) «Спиноза (1632 – 1677) – самый благородный и привлекательный
из всех великих философов. Интеллектуально некоторые превосходили его, но нравственно
он – выше всех. Естественным следствием этого было то, что на протяжении всей
его жизни и века после его смерти его считали человеком ужасающей безнравственности...
Его попытка была величественна и вызывает восхищение даже у тех, кто не верит
в ее успех... Хотя Спиноза ни в коей мере не был любителем споров, однако он
был слишком честен, чтобы прятать свои взгляды, какими бы ужасными они ни казались
для современников; поэтому неприязнь к его учению не была удивительной. Вообще
говоря, Спиноза хотел показать, как можно жить благородно даже тогда, когда мы
признаем пределы человеческой власти... Но когда они несомненно существуют, принципы
Спинозы, вероятно, лучшее из всего, что возможно... Против этого ничего нельзя
сказать, за исключением того, что для большинства из нас слишком трудно следовать
этому в жизни».
Это – один лик, лик Спинозы-человека. Личность совершенно беспримерной
нравственной чистоты, столь кристальной и бескомпромиссной, что для большинства
живых людей ее примеру следовать просто непосильно. Какая-то сверхчеловеческая,
сверхъестественная нравственная сила. Личность, несогласуемая с нашим грешным
миром, ибо слишком хороша, слишком прекрасна для этого мира... Личность, понятная
только как редчайшее, уникальное исключение – но ни в коем случае не как правило,
не как понятный каждому живой человек. Не человек, а икона, ангел небесный, мистически-чистый
Лоэнгрин...
