— Значит, ты в Москву за деньгами приехал?
— И за деньгами, и для того, чтобы снова почувствовать смысл жизни, — вздохнул я. — А то я в последнее время что-то совсем перестал его ощущать.
— А у тебя дети есть?
— Нет.
— Это хорошо.
— Что же тут хорошего? — недоуменно воскликнул я.
— Да так, — уклончиво проговорил Радик.
— С детьми у нас не получилось. Жена по молодости аборт сделала. А после аборта ребенка можно родить не всегда.
— Да знаю, знаю, — пробурчал мой спутник.
— Во, поколение! — усмехнулся я. — Мы про такие вещи только годам к четырнадцати узнавали. А вы уже в десять лет во всем разбираетесь.
— Э-во-лю-ция! — со значением отчеканил Радик.
— Трудно было сниматься в кино? — спросил его я, чтобы сменить столь печальную для меня тему.
— Трудно. Но интересно.
— А как ты туда попал?
— Меня как-то в детском доме на областной смотр художественной самодеятельности отправили.
— Петь или танцевать?
— Стихи читать. Про дядю Степу. А после концерта подходит ко мне режиссер и спрашивает: "Хочешь сниматься в кино?". Я говорю: "Хочу". — "Тогда приходи завтра в студию на пробы". Прошел я на следующий день пробы, а через неделю Мария Павловна, — это воспитательница наша, — всем сообщает: "Нашего Радислава утвердили на главную роль".
— Вот, наверное, тебе другие ребята завидовали!
— Завидовали! — с горечью воскликнул мой спутник. — Той же ночью избили. Я на съемки с фингалом пришел. Мне его гримом замазывали.
— А после еще били?
— А я в детдоме больше не появлялся. Меня в общежитие к артистам переселили.
— А как Геннадий Матвеевич тебя усыновил? Ты его об этом просил?
— Не-е-е. Он сам предложил.
— Ты был рад?
— Конечно.
— В детский дом в гости потом не звали?
— Звали. Но я не пошел.
— Почему?
— А меня бы там все равно хорошо не встретили.
— Сколько ты там прожил?
— Пять лет.
— А в новой школе быстро обжился?
Радик опять горестно усмехнулся.
— Мне там в первый же день рожу начистили. У них там традиция такая, новичков бить. "Крещением" называется. Кого-нибудь другого после этого бы не трогали. А от меня и по сей день не отстают. Я ведь "черный". Да еще к тому же знаменитость. Покачать на мне права — значит самоутвердиться.
— Оскорбляют?
— Конечно. И черномазым называют, и мартышкой, и подкидышем, и кукушонком, и многим другим в этом роде.
— Ну а ты что?
— А я сдачи даю, и ни перед кем не пресмыкаюсь.
— Это правда, что у тебя совсем нет друзей?
— Правда.
— Как же так? Неужели в твоей школе совсем нет нормальных ребят?
