— Нет, товарищ, насчет возки вы ошибаетесь. Крестьянин привык хлеб возить зимой. Осенью еще вспашка под зябь. Лошадей сбивать не резон. Зима, товарищ, для этого…
— До зимы, милый папаша, ты его спровадишь весь, ищи-свищи тогда… А сейчас он у тебя дома.
Никишке вдруг страшно захотелось взять тяжелую дубину, которой заколачивают лошадиные приколы, и дать рыжему по маковке. Да так, чтоб зубы щелкнули и язык откусил.
Несколько минут он был во власти этого желания и, наслаждаясь, переживал его.
— Это почему же так про меня шутите?.. Я ведь не кулак да в середняки себя только сам перед вами причисляю.
— А четыре лошади?
— Так я их и не вижу. Я в бедняцкой супряге. Они там и работают.
— Супряга — это значит спрягаются несколько лошадей для артельной вспашки. А с кем твои лошади спрягаются? Вокруг тебя восемь семейств ни одной у них лошади. Сами подпрягаются, что ли? Интересная супряга. И какая тебе от нее выгода?
— Я, дорогой товарищ, крестьянин. Я свою нужду познал и чужой сочувствую…
— За сто пудов я любому посочувствую!
— Какие сто? (и кто проболтался — Семка или Чугунок?)
— И первые сто и вторые…
«Оба». Дрожь пронизывает Никишку.
— Сколько же в нынешнем году, гражданин Салин, ссыпал хлебу в амбар?
— Я двести пятьдесят пудов — всему селу для примера — сам назначил и отвез. Это власть должна чувствовать. Вот что.
— От тысячи пудов двести пятьдесят можно. Я бы пятьсот отвез.
— Пятьсот? Согласен! По рукам, товарищ! Я за власть все отдам! Я себя в мешок завяжу! По рукам! — Никишка бросился обнимать и охлопывать по плечам Сорокопудова. — Идем, — потащил он, — идем в амбар, сам увидишь, сколько себе оставляю. На прокорм! В обрез! Жена, ты где там? У меня чтоб поддержать! Завтра же хлеб пеки с картошкой. Рожь — любимой советской власти!
Сорокопудов махнул рукой Анютке и они пошли в амбар. Огромный ключ, похожий на обрез, с громом и звоном отпер дубовую дверь амбара с разводными железными петлями.
Пахнуло сухой рожью и защекотало в груди. Рожь лежала не в сусеках, а в мешках. На котлах — чтоб не лазили мыши. В каждом мешке пять мер. Сорокопудов сосчитал триста мер. Это будет триста пятьдесят пудов.
— Сто пудов себе оставляешь, а все излишки власти?
— Именно, именно, с любовью. В газетах напиши!
— Ладно. Вот это сознательность. Запиши, товарищ, Валаева: гражданин Никифор Салин оставляет себе сто пудов на хозяйство, все же излишки, какие нашли, отдает государству по твердой цене. К сему сам Никифор Салин.
