Я отдал соответствующее распоряжение, и старший лейтенант ушел с бойцами в ночь. Мы же с капитаном направились на мой наблюдательный пункт. Дорогой я попросил рассказать обо всем, что ему удалось увидеть по ту сторону фронта. Капитан ответил, что у него есть даже карта с нанесенной обстановкой, он покажет ее мне, а если надо, то и отдаст для передачи в штаб полка. Правда, обстановка нанесена на немецкую карту, так как наших карт Подмосковья у них не было. Вот и пришлось добывать у врага.
- Кстати, вы видели немецкие карты? - спросил меня капитан.
- Нет.
- Они у них какие-то однотонные, не то что наши. На нашу посмотришь сразу видно, где лес, где болото, где возвышенность какая. Быстро можно определить и крутизну скатов, и магнитное склонение. А вот у них... К их картам надо привыкнуть.
Мы подошли к наблюдательному пункту. В землянке нас встретил старшина роты.
- Ужин, товарищ лейтенант, - доложил он. - Во взводы я его отправил в термосах с посыльными. И по сто граммов на человека.
- Это как прикажете понимать? - удивленно спросил я старшину. Водка...
- Так точно. Начпрод полка сказал, что есть приказ свыше выдавать ежедневно на каждого красноармейца и командира по сто граммов водки. Чтобы, значит, грелись люди. Только вот хочу спросить вас, товарищ лейтенант, когда лучше выдавать ее, утром или вечером?
- Вечером, старшина, вечером. Днем пока еще тепло, а ночи уже стоят холодные.
Старшина Ершов был тоже срочной службы, этой бы осенью у него истек срок, и он уехал бы домой. Но - война!
Родом Ершов с Алтая. Как и все сибиряки, был малоразговорчивым. Но очень душевным человеком. В роте его любили все бойцы. Среднего роста, коренастый, он подчас наравне со всеми отрывал траншеи, оборудовал огневые позиции. Хотя мог бы и не делать этого. У старшины иной круг забот. И вот сейчас...
Я предложил капитану поужинать. Тот охотно согласился.
- Двое суток во рту ни крошки не было, - сказал он, снимая с плеча трофейный автомат.
После ужина капитан вынул из-под гимнастерки измятую карту, разложил ее на столе, расправил ладонями и поближе пододвинул к ней коптилку. При тусклом свете не сразу можно было разглядеть не только что-либо из нанесенных на карту данных обстановки, но и саму карту. С непривычки ее трудно было и читать. Да, капитан говорил о немецких картах правду.
Но вот глаза несколько привыкли к нерусскому шрифту. Начала вырисовываться нанесенная капитаном обстановка. Карта пестрела кружочками, стрелочками, подписями, сделанными плохо заточенным карандашом. Они подсказывали, что обозначает тот или другой знак, а также время суток и даты.
