— Да, я согласна. Предсказание судьбы опасно и рискованно. Дорогой, какие у нас планы на сегодня?
Все еще погруженный в свои невеселые мысли, он рассеянно ответил:
— Мне надо поработать. Я уже на неделю задержал сдачу новой части романа. Придется позвонить Марку и как-то умиротворить его.
— Ты не имел права тратить свое драгоценное время на женитьбу! — Ответ Эммы был ироничен, и в нем сквозила обида.
Барнаби засмеялся:
— Дорогая, я обожаю, когда ты совсем по-детски злишься. Но сегодня утром тебе придется потерпеть. Все вы, очаровательницы, одинаковы: вам бы только отвлечь мужчину от серьезного дела.
Дождь прекратился, и, хотя небо было затянуто тучами, в такую погоду дети отправились погулять. Эмма смотрела, как они выходят из дома, в плащах, шлепая резиновыми сапогами, болтавшимися на длинных, тонких ножках. За ними едва поспевала хрупкая, исполненная чувства ответственности мисс Пиннер; она семенила, перекинув через плечо парусиновый мешок. Он предназначался для еще оставшихся цветов, опавших листьев — гувернантка увлекалась составлением гербариев.
Впервые за последние два дня Эмма ощутила душевный покой. Ей захотелось поделиться своими впечатлениями и мыслями с родной тетей Деб, и она принялась за письмо. Эмма подробно излагала все события последних дней; оставшись одна в спальне, созерцая сквозь высокое окно серенький деревенский пейзаж, она вспомнила афоризм мудрой пожилой леди: «Люби его, но не доверяй ему».
«Я все еще доверяю ему, — исповедовалась Эмма, — несмотря на то, что у Барнаби оказалось две дочери, свободолюбивых, как дикие лани, а также разведенная с ним демоническая красавица жена, образ ее — я со стыдом вынуждена это признать — преследует меня и днем и ночью; еще досаждает мне изваянный в мраморе прадедушка, который словно наблюдает за каждым моим шагом. Не говоря уже о призраке хорошенькой Сильвии, гувернантки, исчезнувшей в прошлом году в ночь под Рождество…»
Через два часа, когда Эмма спустилась вниз, Барнаби разговаривал по телефону, а дети возвращались с прогулки; за ними чинно следовали Луиза и Дадли, поглощенные беседой, которую они вели, не обращая внимания на вновь заморосивший дождь.
— Хорошо, дорогая, напиши мне сразу, — говорил Барнаби, когда и комнату вбежали девочки с порозовевшими щеками.
— Теперь уж это точно мама! Дай нам поговорить с ней, пожалуйста!
Барнаби повесил трубку и с нескрываемой болью спросил детей:
— Почему каждый раз, когда звонит телефон, думаете, что это ваша мать? У меня полно знакомых, которых…
