— Которых ты называешь «дорогая», — вмешалась Эмма; она расстроилась, увидев разочарованные мордашки девочек.
Барнаби ответил, отчетливо выговаривая каждое слово:
— Это была секретарша Марка, которую, если ты хочешь знать, я всегда называю «дорогая». Такая уж у меня старомодная манера обращаться к подчиненным, особенно хорошеньким женщинам.
Руперт, оторвавшись от газеты, похвалил брата за твердость характера:
— Так держать, старина!
Мисс Пиннер вошла в комнату, самодовольно посмеиваясь. Ее спутник — Дадли — выглядел смущенным. Он торжественно нес парусиновый мешок Луизы. Увидев, что на него все смотрят, Дадли незаметно отбросил свою ношу в темный угол, объяснив, что случайно встретился с детьми и гувернанткой.
— Барнаби! — обратилась к мужу Эмма, заметив, что у Дины подрагивает нижняя губа. — Неужели нет никакой возможности связаться с Жозефиной?
— Я уже говорил тебе, — Барнаби еле сдерживал раздражение, — что если бы я мог, то давно бы связался с ней. — Но он тут же смягчился и улыбнулся детям; в его глазах светилась грусть и доброта. — Будьте терпеливыми, не горюйте. Может, завтра придет письмо.
Дина робко кивнула кудрявой головкой и сдержала слезы. Но Мегги, привыкшая выражать свое разочарование более ярко, скорее — агрессивно, вовлекла сестру в головокружительную беготню по холлу, с дикими воплями, от которых задрожали картины на стенах; затем девочки вприпрыжку понеслись по лестнице и стали, громко топая, бегать по коридору второго этажа. Мисс Пиннер, едва не плача от бессилия справиться с буянившими разбойницами, устремилась за ними.
— Дети! — молила она. — Дети, немедленно остановитесь!
Мегги, издав оглушительный боевой клич, скатилась вниз по перилам, но через мгновение она снова оказалась наверху, продолжая летать по коридору вместе с сестрой, словно ведьмы на помеле.
— Дети! — продолжала умолять мисс Пиннер. — Мегги! Ты дрянная зловредная девчонка. Мне придется тебя строго наказать.
Барнаби, не зная, злиться ему или потешаться, молча пожал плечами.
— Боже милостивый, она бессильна. Голос вопиющего в пустыне.
— Я говорила тебе, что эта хилая особа — жалкий осколок прошлого, — напомнила мужу Эмма, даже не пытаясь скрыть смех. Дурацкая экскурсия на природу, нелепый парусиновый мешок для экспонатов, горячее стремление подышать утренним деревенским воздухом — и вот теперь беспомощные попытки обуздать диких птиц, которых, как ей казалось, она уже приручила.
— Что же нам делать? — вопрошал жену тоже растерявшийся Барнаби.
