— Пожалуйста, — поднялся тот не очень-то довольный и отошел в конец полянки.
— Ну, говори, Катюша.
— Да не знаю как и сказать? Что-то страшно мне на фронт идти.
— По второму разу завсегда страшней, Катя, но ничего, надо на лучшее надеяться. Ты при полку связистка-то?
— При полку.
— Ну это, значит, не самый передок. При полку полегче, чем при роте-то или батальоне.
— Расстроила меня мать письмом своим… Непонятное письмо какое-то. Жалко мне ее очень.
— Ну, об этом раньше надо было, Катюша, думать, когда в армию рвалась.
— Тогда не думала, а сейчас сердце разрывается. Она же такое мне написала! Такое!
— Чего же она могла такого тебе написать? — удивился Мачихин.
— Не могу я вам сказать, не могу… Только после этого письма я сама не своя. — В голосе Кати чувствовалось смятение, но расспрашивать больше Мачихин не стал — не хочет или не может девчонка говорить, чего уж тут.
Вынул Мачихин махру, долго крутил самокрутку, долго чиркал кресалом, пока не выбил огонь и не прижег цигарку.
— Не нравится мне ваш сержант, дядя Федя. Обглядывает всю, будто раздевает. У нас такие свои есть. Надоело, — махнула она рукой.
— Что ж, такое ты тоже должна была знать, чай, не маленькая, каково бабе среди мужиков жить, — с горечью сказал Мачихин.
— Много вы от меня хочете, дядя Федор. Девчонкой же была совсем, только восемнадцать исполнилось. Ни о чем таком я тогда не думала, я Родину защищать хотела.
— Родину защищать? — проворчал Мачихин. — Тоже мне герои. Мужиков, что ли, мало?
— Все-таки дело-то мы делаем, дядя Федор, — мягко возразила Катя, а поглядев на сержанта, добавила: — Позови сержанта-то, а то неудобно.
— Ничего, удобно. Ну, что ты еще сказать мне хотела?
— Да все вроде.
— Тогда позовем… Сержант, иди к нам! Сержант, сидевший на какой-то кочке, поднялся и подошел. Понял он, что неверный тон в разговоре с Катей взял, что развязность его ей не по душе, а он привык нравиться девушкам и всегда хотел этого. И хоть сейчас вроде ни к чему завлекать Катю, встреча-то мимолетная, через полчаса разойдутся и больше не встретятся, но все равно — уж так был устроен — хотелось ему произвести впечатление, а потому подошел скромненько, глаза не пялил.
— Вы, Катя, на меня не обижайтесь за глупые слова Я же малость ошалевший оттого, что живым вышел, ну и мысли у меня оттого тоже шальные. Не пришлось мне погулять до армии, в тридцать девятом в клубе из-за девчонки подрался, заступился, ну и угодил я на год, хоть и невиноватый был… Вышел, и через день повестка в армию, а через полгода — война. Понимаю я, не до ухаживаний вам, не до трепа.
