Но ничего такого она не сказала.
– Я попытаюсь больше не произносить твое имя, – пообещала она. – Должно быть, ты ненавидишь его.
– Я ненавижу его высокомерие, – отозвался Сент-Джон. – Он считает себя богом.
Снова ей пришлось поспевать за его лаконичными фразами.
– Поэтому он назвал сына именем Адама – первого человека, созданного Богом? Я об этом не думала.
Сент-Джон молчал.
– Но я не могу привыкнуть называть тебя по фамилии, – продолжала Джесса. – Какое ты носишь имя? Деймерон?
Он сожалел о том, что упомянул его, но он должен был представиться ее матери как подобает, чтобы избавить от ненужных страхов. Это меньшее, что он мог сделать для женщины, которая всегда была добра к нему, в то время как остальные сочувствовали его отцу из-за того, что он вынужден терпеть такого сына.
А Джесс была единственным человеком на этой планете за пределами «Редстоуна», который заслуживал объяснения.
– Деймерон. Дэм. – Сент-Джон покосился на нее. – Подходит?
Ее губы слегка дрогнули.
– Будем надеяться, что по отношению к вашему отцу это окажется глаголом [4] .
Сент-Джон моргнул и невольно улыбнулся. Глаза Джессы расширились. Потом она улыбнулась в ответ, и это было так, словно двое детей приветствовали друг друга снова.
Когда Джесса подошла к входной двери магазина и перевернула табличку с «Открыто» на «Закрыто», Сент-Джон знал, что это ради него. Конечно, он мог сбежать, пока она делала это, но такое не пришло ему в голову. Еще одно доказательство того, как он был потрясен.
– Как ты обзавелся этим именем? – был ее первый вопрос, когда она вернулась.
Он знал, что должен ответить – Джесса это заслужила.
– Пошел пешком в Ривер-Милл. На Грантс-Пасс сел в автобус. Прочел фамилию водителя – Сент-Джон. Потом Калифорния. Первое название улицы, которое я увидел…
– Деймерон-стрит?
Сент-Джон кивнул.
– А почему Калифорния?
– Туда шел первый автобус.
– Что ты делал? Ведь тебе было всего четырнадцать.
Он пожал плечами:
– Разное.
– Не сомневаюсь, но… – Джесса внезапно оборвала фразу. Сент-Джон посмотрел на нее и прочел на ее лице ужас.
Он осознал, как опасался в тот день на кладбище, что она знает все. Сент-Джон надеялся, что Джесса не догадывалась о подробностях издевательств его отца, о его полном падении, что она была слишком юной, чистой и невинной, чтобы даже представить такое. Возможно, тогда так оно и было. Но Джесса была слишком сообразительной, чтобы со временем понять все. Ему бы следовало знать.
– Нет, – сказал Сент-Джон, борясь со жжением в животе. – Не это. Больше никогда. Я поклялся, что скорее умру.
