— Надо схватить Туссака!
— Превосходно!
— Это условие сохранения жизни ее возлюбленному.
Борьба между любовью к девушке и ненавистью к ее возлюбленному отразилась на его лице, но прирожденное благородство взяло верх.
— Чёрт возьми! Я пойду даже на это, лишь бы сделать ее счастливою! — крикнул он и пожал протянутую ему мною руку. — Наш полк расположен там, где вы видите целый табун лашадей. Если вам понадобится моя помощь, вам стоит только прислать за мною, и всегда мое оружие будет в вашем распоряжении. Сразу дайте мне тогда знать, и чем скорее, тем лучше!
Он тронул лошадь уздечкой и быстро удалился; молодость и благородство сказывались во всём — в его осанке, в его красном султане, развевавшемся ментике и даже в блеске и звоне серебряных шпор.
Прошло четыре долгих дня, а я ничего не слыхал ни о моей кузине, ни о моем милейшем дядюшке из Гросбуа. Я за эти дни успел поместиться в главном городе — Булони, наняв себе комнату за ничтожную плату, больше которой мне не по силам было бы платить, потому что мои финансы находились в самом бедственном положении. Комната помещалась над булочной Видаля, возле церкви Св. Августина, на улице Ветров [Rue des Vents].
Только год тому назад я вернулся сюда, поддавшись тому же необъяснимому чувству, которое толкает стариков хоть изредка заглянуть туда, где протекла их юность, подыматься по тем ступеням, которые скрипели под их ногами в далекие времена молодости. Комната осталась всё той же, те же картины, тот же гипсовый бюст Жана Барта, который стоял у стола.
Стоя спиною к узенькому окошку, я мог видеть в мельчайших подробностях все предметы, на которых некогда останавливались мои глаза; здесь всё было без перемены, но я ясно сознавал, что мое сердце, мои чувства уже далеко не те!
Теперь в маленьком круглом зеркале отражалось длинное истощенное старческое лицо, а когда я обернулся к окошку и посмотрел туда, где некогда белели палатки стотысячной армии, где некогда царило оживление, — теперь тянулись унылые, пустынные холмы. Трудно поверить, что Великая армия рассеялась, как легкое облачко в ветреный день, тогда как мельчайшие предметы этого мещанского жилища сохранились в том же виде!
Первым делом, после того, как я основался в этой комнате, было послать в Гросбуа за моими скудными пожитками, с которыми я высадился в ту дождливую бурную ночь. Немедленно же мне пришлось заняться туалетом, потому что после милостивого приема Императора и уверенности в приеме меня к нему на службу, я обязательно должен был исправить свой гардероб настолько, чтобы не компрометировать себя в глазах богато одетых офицеров и придворных, окружавших Наполеона. Все знали, что Наполеон старался одеваться возможно скромнее и вообще не обращал внимания на свой костюм, но вне сомнения также, что даже при той пышности, которая царила при дворе Бурбонов, роскошь костюмов не имела такого значения, как теперь для человека, стремившегося сохранить за собою милость Императора.
