— Мы подумали, вдруг это важно, — сказал Кальвик. — В газете пишут, что Гилберта Леслера застрелили без десяти девять, но свет-то зажегся двадцать пять минут спустя.
Я рассеянно кивнул и спросил у них адрес на случай, если с ними захочет поговорить полиция. Когда я записал адрес, они распрощались и ушли.
— Почему они не обратились прямо в полицию? — спросил я Андерсона.
Тот ехидно ухмыльнулся.
— Плохо ты знаешь людскую натуру. От полиции за информацию ни шиша не получишь. А, по-твоему, это важно?
— Не знаю, — честно сознался я. — Но факт тот, что утром свет в гостиной был погашен.
Толстяк присел к письменному столу.
— Давай рассказывай про свои приключения, а заодно можешь побриться.
У шлюза я вышел из переполненного трамвая и теперь шагал в толпе возвращавшихся домой конторских клерков, которые, словно лемминги, потоком текли к метро, направляясь в предместья. Часы в Старом городе только что пробили пять, и нескончаемые вереницы велосипедов и автомашин катили по магистралям, исчезали под серыми виадуками и опять выныривали на свет. Гигантская транспортная развязка напоминала кипящий ведьмин котел.
Там, где Катаринавеген спускалась к шлюзу, на откос поднималась свежепросмоленная деревянная лестница. Здесь старые постройки снесли, и на множестве террас садовники дали волю своей фантазии. Каждый крохотный уступ был превращен в цветник, и между зелеными побегами проглядывали остатки старинных стен и сводов.
У дома 9 на Урведерсгренд прохаживался полицейский в форме, держа на расстоянии кучку любопытных. Он участвовал в утренних поисках и теперь явно узнал меня. Среди любопытных были два фоторепортера; когда полицейский, козырнув, пропустил меня в парадную, в их глазах сверкнула зависть.
Дверь квартиры открыл бессменный шофер Веспера Юнсона.
— Комиссар в библиотеке, — сообщил он. — Допрашивает родственников.
Наконец-то те появились на сцене!
— Можно войти и подождать?
Он с сомнением посмотрел на меня, потом буркнул:
— Хуже от этого не будет…
— Я тоже так думаю, — поддакнул я.
Под вешалкой стояли большие кожаные чемоданы, рюкзак и пара лыж. Утром их здесь не было.
— Это багаж директора Леслера, — объяснил Класон. — Только что привезли с Центрального вокзала. Вы же знаете, он катался на лыжах в Лапландии.
Когда я вошел в столовую, разговор оборвался, и на меня устремились любопытные взгляды. В торце массивного стола сидела пожилая дама и вертела в руке лорнет, словно председательский молоток. Хотя она сидела, я понял, что она очень мала ростом: обтянутая золотистой кожей спинка стула возвышалась над ее седой прической. Слева от нее сидел лысоватый пожилой мужчина с пустым взглядом и бесстрастным упитанным лицом. Большие волосатые руки беспокойно теребили тонкую кружевную скатерть — казалось, он не знал, куда их девать. У стены еще один мужчина средних лет раскачивался на стуле. У него были курчавые черные волосы, пухлые щеки и двойной подбородок, губы тоже толстые, мясистые.
