На вилле у прелестной Нэти
Все вкуса тонкого полно.
В ее никитинском буфете
Есть драгоценное вино
Из лоз профессора Бабенки
И славный шиловский коньяк.
Как жар блестят под желтый лак
Отполированные стенки.
Везде порядок, чистота.
Хоть есть звонок, но дверь открыта
И никому не заперта.
Ковром передняя обита.
В гостиной под стеклом висит
Поклонников огромный список.
В железном ящике лежит
Переплетенный том записок
Предсмертных от самоубийц,
Известных и почтенных лиц,
С собой покончивших от страсти
К жестокой Нэти.
«Барин, слазьте.
Приехали! Я ванну вам
Сейчас живым манером сам
Устрою, ежели хотите.
Что ж, дело плевое для нас:
Возьму мочалку, мыло, таз.
А вы маленько обождите,
Покуда я для куражу
Еще бутылку осажу,
Меня ведь знает вся Европа!..»
И у двуглазого Циклопа
Сползает кресло прямо с рук:
Не человек и не паук,
А нечто вроде домового.
То литератора хромого
Миненков в Нижнем отыскал,
Чтобы хозяйку развлекал
И сочинял ей мадригалы.
Поэты вообще нахалы.
И наш герой Борис Санпье
Не из последних в их числе,
Засев за стих, он не выходит
И глаз от книги не отводит:
Так за рулеткою крупье
Вслед шарику глазами водит.
Бумаги пропасть переводит,
Но в честь хозяйки – хоть бы стих!
Спит много, ест за семерых
И каждый вечер пьян как стелька.
Спустились сумерки. Горят
На вилле люстры. Поварят,
Лакеев и не счесть. Постелька
Поэта спрятана в чулан.
Сегодня раут. Где же Нэти?
В гостиной, в зале, в кабинете?
Есть в доме комната. Диван
И скромный стол – вся обстановка.
А там у печки, при огне,
В кудрях подстриженных головка,
На круглом носике пенсне,
За спинкой крылья. На стене
Лук перламутровый и стрелы
В колчане легком. Плечи белы
И пышны. Розовый хитон
