Первая телеграмма пришла с Кавказского фронта — от генерала Ххана Нахичеванского, азербайджанца, одного из знатнейших офицеров России. Текст гласил:
«До нас дошли сведения, Государь, о невозможных событиях.
Прошу Вас не отказать повергнуть к стопам Вашего Величества безграничную преданность гвардейской кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого Монарха.
ГЕНЕРАЛ ХАН НАХИЧЕВАНСКИЙ».
Вторая телеграмма поразила меня еще более.
Она прибыла от генерал-графа Келлера, лихого украинца, почитаемого в войсках «первой шашкой» Империи, корпус которого стоял сейчас на Румынском фронте.
В отличие от генерала Хана Нахичеванского, бывшего восточным человеком, а потому имевшим склонность к витиеватому слогу и позе, Келлер был краток и прост.
Телеграмма его буквально ударила меня в лоб:
«Мой конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрёкся.
Прикажи, Царь, придём и защитим Тебя.
КЕЛЛЕР».
Прочитав телеграмму, я почувствовал, как сердце затрепетало. «Измена, трусость и обман», — говорил Николай Второй о событиях своего последнего Февраля. О нет, прошептал я себе. Пожалуй, стоит сказать иначе: Преданность, Мужество, Долг.
Русская армия не предала своего монарха. Не предала — это была еще одна скотская уловка заговорщиков!
— Телеграфируйте циркулярно, — приказал я, с огромным трудом сдерживая в горле волнение, — всем фронтам, армиям, дивизиям и корпусам:
«Командирам армий, корпусов и дивизий.Русским солдатам и офицерам.
Заговор Рузского подавлен.
Думские предатели — Родзянко, Гучков и Шульгин расстреляны за измену. Клятвопреступникам, поступившимся присягой и честью, наказание будет одно — немедленная расправа.
Военным руководителям всех уровней предписываю проявить полную энергию при подавлении любых антиправительственных действий или высказываний с применением к изменникам Родины самой решительной репрессии, вплоть до расстрела на месте любых лиц, в том числе вышестоящих офицеров и представителей высшей государственной власти, призывающих к крамоле, заговору или измене против священной особы русского Императора.
НИКОЛАЙ».
Закончив основную телеграмму, я перевел дух. Однако мне требовалось как минимум еще две. Я продолжал диктовать:
«Генералу Хану Нахичеванскому.
Безграничную преданность — принимаю.
Приказание одно — реквизируйте поезда и двигайтесь на столицу.
Жду в Юрьеве через три дня.
НИКОЛАЙ».
Самую последнюю телеграмму я решился отправить графу Федору Келлеру, чьи слова поразили меня до самой глубины души. В отличие от двух предыдущих, я отправил ее без подписи и без указания адресата, зачитав текст предельно коротко:
