За неимением лучшего выставляешь на щит нравственность, подумала Элиза. От вина ей всегда становилось грустно, вот и сейчас она вдруг пожалела, что ее балетный звездный час так и не пробил. Видя задумчивость партнерши, Жан-Мишель шепнул, что находит ее привлекательной, но выразился так неловко, что комплимент скорее смахивал на проявление вежливости. То есть, по мнению Элизы, звучал безукоризненно.
Объевшись сладостями и отчаявшись завоевать расположение подружек невесты, которым едва доставал до груди, сынишка Элизы дернул мать за руку и заявил, что ему скучно, — именно в тот момент, когда Элиза, все еще танцуя с Жан-Мишелем, начала ощущать, как к ней возвращается былая беспечность — безоблачная, безоглядная. О том, как она в молодости боялась засидеться в девках, Элиза предпочитала не вспоминать.
Жан-Мишель предложил их проводить. Элиза слишком много выпила, чтобы садиться за руль, утверждал он. Сам он не пил ни капли. Что ж, если этот человек и не поражал воображение, то, во всяком случае, умел быть незаменимым.
По дороге ребенок уснул на заднем сиденье, а Жан-Мишель неутомимо расспрашивал о Люси, близнецах, муже, работе — обо всем том, что Элиза пыталась весь вечер забыть.
Подъехав к дому, где остановилась Элиза, Жан-Мишель настоятельно предложил отнести ребенка в кровать, но испортил все впечатление от своей галантности, когда не ушел сразу, но принялся топтаться на пороге, намекая на интимное продолжение вечера. Он даже сделал нелепую попытку поцеловать Элизу, выпятив грудь, словно плейбой пятидесятых годов, и бормоча «я люблю тебя» в качестве обоснования своих действий.
Элиза не могла точно сказать, почему она его выпроводила. То ли руководствуясь высокими моральными принципами, то ли потому, что даже в темноте он был ей неприятен.
Элиза принадлежала к той категории людей, которые сами не понимают, что им нужно, и, добившись своего, тут же начинают расстраиваться. Стоило Жан-Мишелю удалиться, как она обругала себя идиоткой и решила исправить ситуацию. Не потому, что Жан-Мишель, словно по мановению волшебной палочки, вдруг сделался неотразимым. Просто ей захотелось побаловать себя, увидеть свое отражение в чьих-то восхищенных глазах. Муж, вставая по утрам, даже не глядел на нее, будучи твердо уверен, что найдет ее там же, где оставил с вечера. Нет, она не заблуждается, ей и в самом деле удалось вдохновить добропорядочного Жан-Мишеля на безумный поступок! Она почувствовала себя польщенной. В тридцать девять лет, с четырьмя детьми и малоинтересной жизнью за плечами, такого рода происшествие превращается в событие.
