Когда влюбленный увидел первую фотографию, он сказал:
— Что за уродство! Чья это работа?
Когда Беглли показал ему вторую, он сказал:
— Слушайте, дорогой мой, да тут нет ни капли сходства. У вас она вышла безобразной старухой.
При виде третьей он сказал:
— Помилуйте, что вы сделали с ее ногами? Не может быть, чтобы они были такого размера. Это противоестественно.
Увидав четвертую, он воскликнул:
— Пресвятое небо! Во что вы превратили ее фигуру? Как это могло получиться?
При взгляде на пятую он зашатался.
— Великий боже, — воскликнул он, содрогаясь от ужаса. — Это не человек, а призрак! У людей такого выражения лица не бывает!
Беглли уже начал не на шутку обижаться, но его взял под защиту находившийся тут же отец молодого человека.
— Беглли тут ни при чем, — стал вкрадчиво уверять пожилой джентльмен. — Он не виноват. Что такое фотограф? Простое орудие в руках науки. Его дело — установить аппарат, а тот уже сам изображает все, что перед ним оказалось… Не надо, — продолжал пожилой джентльмен, удерживая Беглли, который собирался продолжать демонстрацию своих произведений, — не стоит, не показывайте ему двух остальных…
Мне жаль бедную девушку! Она, по-видимому, искренно любила этого юношу, и наружность у нее была нисколько не хуже, чем у других. Но какой-то злой дух, казалось, вселился в аппарат Беглли. С непогрешимым инстинктом литературного критика он схватывал недостатки и преувеличивал их до такой степени, что они затмевали все достоинства. Человек с прыщом превращался в прыщ с человеком на заднем плане. Люди с резкими чертами лица становились придатками к своим собственным носам. Никто не подозревал того, что один из наших соседей уже четырнадцать лет носит парик. Аппарат Беглли сразу же раскрыл обман, притом с такой очевидностью, что все друзья этого человека долго удивлялись, как это могло ускользнуть от их внимания.
Аппарату, очевидно, нравилось показывать человечество с самой плохой стороны. Невинные младенцы у него неизменно получались с хитровато-глупым выражением лица. Молодым девушкам приходилось выбирать, что им больше по вкусу: лицо бессмысленно идиотское или злое, как у начинающей ведьмы. Кротких старушек аппарат делал наглыми и циничными. Нашего священника, прекраснейшего пожилого джентльмена, Беглли изобразил каким-то дикарем с нависшими бровями и с явно недоразвитым интеллектом. Виднейшего адвоката города он запечатлел с таким лицемерным выражением лица, что не многие из видевших его портрет решались потом доверять ему свои дела.
