Глеб не умолкал. Дабы довести степень ненависти к окружающему миру до крайней точки, заорал телефон, вонзая в висок ржавый гвоздь звука а вот это уже явно лишнее…
Услышав в трубке знакомое мурлыканье Кэт, Эталь сдался, клятвенно заверил, что приглашение принимается, и даже смирился с перспективой повторного визита Глебушки («…А то ты не знаешь, куда там — еще заблудишься…»). Кэт повесила трубку, Глеб удалился, и Эталь вновь остался один — наслаждаться покоем хотя бы ближайшие шесть часов.
* * *
Еще на пороге он понял, что вечеринка, по обыкновению, многолюдна, шумна и бестолкова. Вот именно сюда ему и не хотелось. Эталь пожал несколько рук, к нескольким — приложился губами и шагнул в сумрак комнаты. Антураж выдержан неплохо — несколько свечей, тихо звучащая музыка, две фигуры в черном, ломающие свои тела в ритме танца… Кто-то сунул Эталю стакан, кто-то отобрал сигарету… Эталь уселся на подоконник, подтянув одну ногу к груди, и приготовился к созерцанию. «Если рассчет верен, то минут через пять мне здесь начнет нравиться», — лениво подумал он и… тут же натолкнулся на бешеное пламя в ледяном склепе взгляда… И понял, что ему не понравится здесь ни через пять минут, ни через пятнадцать, ни к утру. Ибо в кресле, полускрытая тенями, устроилась Стелла, сама леди Стар, звездная девочка, а их последний разговор не принес радости никому из собеседников. И еще Стелла тоже была Корректором.
Эталь залпом влил в себя содержимое стакана. Уйти сразу некорректно — тьфу ты, черт! — по отношению к Кэтти, а сидеть здесь дожидаться Холма. В тот раз это зашло чуть дальше, чем стоило бы: истерика, спазмы, судорожно сведенные пальцы… «Скорая», опять же… Одернул себя — зато в позапрошлый раз именно ты, победитель, распластался в кресле, аки медуза на берегу, хрипя: «Пощади…» Но позапрошлый раз был так давно…
Стелла решила проблему выбора за него — пламя зрачков взметнулось, обожгло (все бы хорошо, но Эталь знал, как часто стенки ледяной тюрьмы, полурастопленные внутренним огнем, проливаются влагой из глаз. А женских слез он не выносил — позволял себе не выносить), Стелла плеснула в свой бокал какой-то бурды и, отсалютовав, вылила в себя. Эталю лишь оставалось скопировать ее движение.
«…По самым скромным подсчетам в ее желудке (мозгах!) плещется не менее литра этой дряни… слишком мало, чтобы захмелеть… но вполне достаточно, чтоб попрощаться с контролем… Господи, за что?..»
Музыка смолкла, зажегся свет и обе марионетки-танцовщика обратились в известную здесь парочку, задыхающуюся от счастья и усталости и уже слегка нетрезвую. Кто б их в трезвом виде двигаться-то заставил…
