Эпилог для долгой «Дороги» с оркестром - Лин Лобарев

Я не хотел становиться демиургом этого камерного хрупкого мирка. Не хотел. Зачем мне это? Но тот, что смотрит на мир из моих глаз, не спрашивая на то моего разрешения… Он очередной раз не спросил моего разрешения. Так всегда бывает. И я спохватился только когда все листы были уже исписаны с обеих сторон.

Так что мне не повезло.

Некоторое время я сидел молча за столом, пытаясь сообразить, что же мне теперь делать. А потом понял, что вопрос собственно не стоит. Адрес был записан в самом начале, на четвертой странице, на второй строчке снизу.

Мне открыли не сразу. Но открыли. Молча посторонились, пропуская в кухню, налили крепкого (а как же!) чаю, высыпали в миску горсть сухарей. Потом сели напротив, не сводя с меня тоскливого взгляда.

— Странно это все… — сказали мне. — Ну да что уж теперь. Только зачем тебе все это?

Я ответил, зачем, я был тогда еще молодой и глупый. Я объяснил про предназначение и зов крови, про живые и мертвые души, про настоящую жизнь и уютное гниение.

— Да-да, — сказали мне. — Конечно…

Я сказал, что это великая книга и что я не ее автор, а скорее она — мой. Мне покивали.

Потом я снова повзрослел. И объяснил:

— Текст уже живет. Я не могу освободиться от него, его уже прочитали сколько-то там сотен человек, на его основе придумали сколько-то там десятков песенок и сказок… В конце концов, мне в лицо смотрели сколько-то там пар глаз. И им всем нужен был этот текст. А я уже ничего не могу сделать. Я уже…

— Все правильно, — сказали мне. — Вот и у нас тоже… На, почитай…

Листы были разрозненные, аккуратно отпечатанные, совсем не похожие на мои — забитые тесным бисерным почерком. Внешне — совсем не похожие.

А пара абзацев из тех что там были — оказались частью именно того, что так и не дописал я. Их дописали за меня. Кто-то.

Но это была еще ерунда.

Ведь следующая страница была попросту обо мне.

…Ждать как исцеления бьющей наотмашь тоски — и так и не дожидаться, забыть, что такое бессонница и видеть только спокойные сны или не видеть их вовсе, одеваться только в нормальную обычную одежду, петь редко и с извиняющейся усмешечкой, не иметь власти над душами и хорошо выучить психотехники, и самое главное — считать, что так и надо жить…

Там все это было.

Там все было обо мне.

Там все было правдой, кроме последних строк.

Эти страницы тоже врали. Врали, как врал вечно Шевчук, чье мощное протяжное «Ты не один!» стояло в воздухе, выливаясь из форточки в доме напротив.

Я один. Я — такой — один. На свете. Один.