— Тётенька…
Варя поднялась к ней.
— Тётенька, дайте хлеба, — теребила она женщину за рукав, но та была мертва.
Девочка залезла покойнице в карманы и вытащила продуктовые карточки и кусочек сахара, который тут же проглотила.
«Тётенька мёртвая. Ей уже не нужно.
Если бы я не взяла, взяли бы другие. Какой сладкий сахар, не надо было сразу глотать его, надо было подержать во рту. У нас ведь украли карточки, а месяц ещё такой длинный. А тётеньке они уже не нужны».
Девочка осмотрела сумку женщины, нашла пачку писем.
«Хорошо быть почтальоном. Тебя пускают в тёплые квартиры, а если письмо хорошее, дают хлеба».
Варя сняла с женщины сумку и натянула на себя.
На первом этаже дверь никто не открыл, но, когда Варя толкнула её, оказалось, что квартира не заперта.
— Я принесла вам хорошее письмо!
Никто не ответил. Заиндевелые стены тускло мерцали в темноте, сквозь мёртвую тишину отсчитывал время метроном — где-то работало радио. Варя толкнула дверь, под которой белела полоска света: сквозь дыру выбитого окна комнату заметало, метель кружила, раскидывая по комнате старые письма, фотографии, укрывала снегом, словно пуховым одеялом, две неподвижные фигуры на кровати.
Варя поднималась выше и выше, но квартиры были заперты.
На последнем этаже щёлкнул замок.
— Ты кто? — вышла женщина.
— Я принесла вам хорошее письмо, — нагнувшись, девочка пролезла под её рукой.
— Какое письмо? Ты куда?!
— Хорошее письмо…
Варя, не останавливаясь, шла через длинный коридор к приоткрытой комнате.
«Я никуда отсюда не уйду! Здесь тепло. Здесь люди. Они меня покормят».
Комната была обставлена принесённой со всей квартиры мебелью, а стены увешаны старинными картинами. Добрый, ласковый огонь горел в буржуйке. У окна сидел за мольбертом взъерошенный мужчина. Художник был в пальто, вокруг шеи обмотан вязаный шарф, весь в разводах краски. Варя легла перед печкой и, сняв варежки, протянула руки к огню.
«Тепло… Тепло… Тепло…»
— Ну-ка, вставай! Какое письмо? Уходи домой, — женщина растерянно согнулась над лежащим ребёнком.
«Как тепло! Мамочка, как мне тепло. И во рту ещё сладко от сахара…»
Художник на мгновенье оторвался от работы и рассеянно посмотрел на девочку:
— Отогреется, пойдёт домой. Напои лучше чаем.
«Добрые. Такие добрые. А соседка выгнала из дома, когда мама совсем заснула. Ей было жалко кипятка. Пусть они оставят меня у себя. Мамочка, пусть они оставят меня!»
Варя проснулась на кровати, укрытая одеялами. На буржуйке, шипя обледенелыми боками, грелся чайник.
