И драл. Меня, правда, не так часто. Немногие бегали, лазали и ныряли лучше меня. Гибкость и увертливость у меня была от природы хороша. Вряд ли кто мог так ловко пролезать в самые узкие отверстия и ужом увертываться от удара. Агвамма приучил. А как иначе, когда старый хрен, Шуммакаш его задери, берется за розгу и давай лупить по ногам! Уворачивайся, а то прибредешь назад опухший по самую задницу. Помню, как меня раз угораздило застрять в такой извилистой узкой трубе, по которой нас гоняли на наших играх. Вот тут моему заду досталось! Честно скажу, когда Агвамма разок ожег меня, это подействовало лучше всякого иного средства. Старый дикках еще не успел добежать до другого конца трубы, чтобы поддать мне еще и на выходе, как меня уже вознесло на самую высокую ветку шелковицы. Агвамма аж рот разинул. А потом расхохотался.
— Слезай, слезай, устрица! — хохотал он, колыхаясь всем телом. — Слезай, не буду драть! Вот, смотрите, как надо! Молодчина!
В награду нам зачастую от него перепадала не только похвала, но иногда и сладости, а то и пара-другая монет. Мы с Кайалем были неразлучны, как два глаза, и всегда, когда нам доставалась милость Агваммы — обоим или одному из нас — покупали в городе в лавке Димгира вареных в меду гранатовых зернышек или сахарной воды, или катмы, или еще каких сладостей, а то ходили смотреть на диковинных зверей и уродцев, которых выставляли по праздничным дням на рынке. Хорошее было время. Мы с прочими в свободные от занятий или учебы часы сидели на нагретых белых камнях нашего славного города и, поедая сладости, отпускали едкие словечки вслед прохожим. Правда остроумия нам не хватало, и несли мы всякую пошлую чушь. Однако как весело бывало, когда какая-нибудь рассерженная кайриэш бросалась за нами, подобрав свои прозрачные многослойные юбки, и пышная грудь так и прыгала на бегу, а из накрашенных чувственных губ неслась непристойная визгливая брань. А мы с криками и хохотом убегали врассыпную, а вечером пересчитывали наворованные монеты — ильхарские тяжелые медные хуши с квадратными дырочками и изображением змеи, их очень любили собирать в мониста женщины из рыбацких деревень в окрестностях Араугуда, серебряные килли и ара с грубо отчеканенными ликами имтеранских князей — одного от другого не отличишь. Мелкие, коряво нарубленные кусочки серебра, которыми расплачиваются чернокожие экумаху, иногда низки разноцветных стеклянных бусин и ракушек, а порой и пару-другую золотых, тонкой работы эшхумма. На воровстве мы ни разу не попадались, да и воровали мы только так, забавы ради — роан давал нам и пищи, и сладостей, и одежды, и всего прочего довольно. Так что хотя мы были из разных семей — Аоллех и Маххати были из семей не только небогатых, но и в клане были отнюдь не из первых — но всех нас содержали, наказывали и хвалили одинаково. А когда дом посещали родители, то мы, порой, всей компанией обжирались гостинцами до колик, и Агвамма потом усердно и с плотоядным удовольствием сгонял с нас жир.
