Летопись 2. Черновики - Наталья Эдуардовна Васильева, Наталия Владимировна Некрасова

…Лауниллэ — та ягода, что растет среди влажных бархатисто-зеленых мхов: бледно-золотые бусины, собранные в пирамидки, медово-сладкие, с горьковато-терпкими крошечными косточками. Капельки прохладной медвяной росы, сверкающие на темной зелени, как гелиодор и янтарь, и теплый светлый сердолик.

Лауниллэ.

Златяника….

…Дом на невысоком холме над рекой — новый светлый дом из смолистых бревен. Двое стоят на пороге дома: высокий зеленоглазый мужчина в черном, опоясанный мечом, и женщина — тоненькая, золотоволосая: женщина, чьи глаза в сумерках кажутся темными, почти фиолетовыми, — то ли драгоценные восточные сапфиры, то ли «ночные» аметисты.

— Я должен идти, — тихо говорит мужчина. — Я — его воин, я нужен ему сейчас.

Женщина молча протягивает мужчине чашу из тонкого голубовато мерцающего стекла: таков обычай на Севере — провожая в дорогу мужа, женщина дает ему глоток воды и ломоть хлеба, чтобы он не забыл в пути родной дом.

— Я должен…

— Я знаю, Къоро, — впервые за этот вечер слышится голос женщины — негромкий, мелодичный, как журчание лесного ручья.

Вороной нетерпеливо заржал, переступая с ноги на ногу: ждал хозяина.

— Я вернусь, — Къоро обнимает жену одной рукой — в другой он осторожно держит чашу. — Будет Совет, а я — хоть и ненаследный, но сын вождя, все-таки… мне нужно быть там. Древние тебе помогут, пока меня не будет. Ты жди, Лауниллэ, я вернусь…

Женщина смотрит, как он спускается по холму, как отвязывает повод коня, как взлетает в седло…

— Я буду ждать, — тихо говорит она.

И улыбается сквозь слезы.

А через сорок лет в двери Дома постучался юноша, чьи волосы были как вороново крыло, чьи глаза сияли светлыми звездами в утреннем тумане. И, увидев золотоволосую хозяйку Дома, он застыл, изумленный; и любовь поразила его, как молния, павшая с небес.

Хозяйка повела его в Дом, и он пошел за ней, словно околдованный Луной; она накормила его похлебкой из кореньев и трав, сладкими клубнями, жареными с грибами, сыром и сладковатым хлебом из дикой пшеницы, налила в чашу медвяного напитка: он ел и пил, не чувствуя вкуса, не говоря ни слова.