Я встретил его опережающе виноватой фразой:
— А ты разве не в тюряге паришься на нижних нарах у параши?
Меня подучил наш дальний родственник этими словами встречать нежданных гостей.
Была заготовлена еще одна многоэтажная отшивающая тирада, но я не рискнул воспользоваться ею против ухоженного красавца, правда, с несколько усталым лицом, на котором выделялись припухшие искусанные губы и невыспанные глаза.
— Не бойся, бить не буду.
— За что?
— За утюг проклятый, с анархистской символикой. Я из-за него влип, как муха в мед. Нажрался до приторности.
— Она же закричала диким голосом.
— В первое мгновение, пока не зажгла свет… А потом разглядела утюг и размякла. Ой, говорит ласково, вы на нужды партии собираете?.. Разумеется, — отвечаю суровым голосом профессионального революционера-боевика — На партию кровососов-вампиров проживающих в катакомбах… Я вам дам, дам — запричитала жертва ночного налета… Ну я и развесил уши… Принесу…
— На блюдечке с голубой каемочкой.
— А на розовом не хочешь? Розовый халатик и все прочее тоже розовое, и простыня, и поддодеяльник, и наволочки, и даже чехол на пуфике.
— Она тебя соблазнила? — прошептал я завистливо.
— Ох, Остен-Бакен, помнишь ту веселую проституточку, крашеную, которая уездила и тебя и меня?
— Спрашиваешь!
— Так вот, моя ля фам терибль обойдет ее на две головы и глазом не моргнет.
— А по виду не скажешь.
— Заманила в спальню, завалила, овладела.
— И ты не сопротивлялся?
— Утюг по глупости оставил на ночном столике.
— Теперь понятно, почему к ней никто не совался.
— Фантазия у нее, Коля Остен-Бакен, как у Гофмана Амадея забыл отчество, свирепо готическая с дантистским уклоном… Я себе в этом идиотском крутящемся зубоврачебном кресле все коленки поотшибал… Она, падла, в восторге, а я без содрогания смотреть не могу на ее садистские инструменты для выдирания и выковыривания корней — шкафик-то стеклянный под самым носом… В общем, Фрейду такое и не снилось… Рассказать бы твоему родителю в подробностях…
— Лучше не надо… Маман не любит экскурсов в психоанализ.
— Не жизнь — ночная потная каторга. — Остап вынул из нагрудного кармана наутюженный, сложенный треугольником носовой батистовый розовый платок и провел тугой гладкой гранью по утомленным губам. — Лучше тачки катать с камнями.
Меня вдруг осенило:
— Ты сбежал из ее объятий навсегда?
— Обрадовался… Увы, налетчик из меня не получился, а вот к альфонсизму выявилась явная склонность, — Остап убрал платок в карман, оставив снаружи игривый уголок. — Се ля ви, Коля Остен-Бакен, се ля ви…
