«Благодарим тебя, создатель, яко сподобил еси нас благодати твоея, во еже внимати учению…»
Эту молитву читали после уроков. Все уйдут, и я останусь один.
— Благослови наших наставников, — читал кто-то, — родителей, учителей, ведущих нас к познанию блага и даждь нам силы и крепость к восприятию…
В коридоре затопали, зашумели. Все стихло. «Нельзя засыпать, — подумал я, — здесь наверняка ходят крысы».
Но я все же уснул и спал, пока не услышал:
— Вставай, негодяй! — Отец тряс меня за плечо. — Идем домой! — Он ударил меня по затылку.
Мы прошли мимо сторожа, вышли на улицу. Отец шагал молча.
— Отца твоего дружка Гущина сегодня арестовали жандармы, — сказал он.
Мы подошли к дому. Отец пропустил меня вперед и еще раз стукнул кулаком по затылку.
— Снимай штаны, — приказал он и снял свой широкий пояс.
— Оставь, Иван! Ты убьешь его!
— Не вмешивайся! — Отец ударил меня ремнем.
Мать, с распущенными волосами, в длинной, до пят, белой сорочке, воскликнула:
— Негодяй!
Он продолжал меня бить. Она схватила ремень. Пряжка рассекла ей лоб, и по нему потекла тоненькая струйка крови.
— Беги, Сергуша, беги!
Отец ее оттолкнул.
Мать выпустила ремень, пошатнулась и медленно стала опускаться, голова ее глухо ударилась об пол.
— Мария! — Отец бросился к матери. — Мария! — с глухим рыданием выкрикнул он и опустился возле нее на колени.
Я лежал в кровати. В окно были видны казармы, озаренные лунным светом.
«Мать спасла меня вечером, он забьет меня насмерть утром».
В соседней комнате скрипнула половица. Потом тихо открылась дверь. Я натянул на голову одеяло.
— Ты спишь, сыночек?
— Мама!
Мать обняла меня.
— Как он бил тебя! Как он бил тебя! — Она стала целовать меня в лоб, в нос, в подбородок. Словно в бреду, она бормотала: — Если бы я была здорова, мы бы ушли от него… совсем… Далеко… далеко… — Она прислушалась. — Я пойду, — сказала дрогнувшим голосом. — Вдруг он проснется…
Мама еще раз крепко поцеловала меня сухими, горячими губами и вышла.
«Мы бы убежали от него… совсем…» — повторил я слова матери. А что, если я убегу? Совсем? Куда? К морю!
Ну, конечно же, к морю! Эх, сговориться бы с Севой, с Васо, бежать бы втроем! Все равно. Поеду один. Дойду до первой станции, сяду в поезд. Разыщу Севкиного дядю.
Я лихорадочно стал одеваться. Завязав в узелок несколько кусков хлеба, кусок жареной курицы и несколько яблок, я выбрался из дому.
Казармы спали. Густой туман висел над полковым плацем. Где-то очень далеко пропел петух. Ему ответил второй, потом третий. Большой черный пес выбежал с лаем. Он обнюхал мой узелок, завилял хвостом. Я в последний раз взглянул на унылый наш дом. Бледный огонек светился в одном из окон. Я бегом пересек плац.
