— Я еще не кончил читать, — сказал Михал, доставая из-под подушки дневник в коричневом переплете.
— Мне тоже осталось несколько страниц.
— Как раз Вера заснет.
Томаш встал, придвинул стул к кровати Михала и на ночном столике под лампой разложил такой же коричневый дневник. Наклонившись к лампе, они почти касались головами. Где-то за окном надрывался голос певца, далекий и печальный, похожий на одинокий зов в лесу. Молча переворачивали они тонкие шелестящие странички. Михал поминутно украдкой поглядывал на товарища. Тот не поднимал головы. Только время от времени блестели его беспокойные глаза из-под насупленных бровей, из-под косо падающих на лоб прядей темных волос.
— Почему ты улыбаешься? — спросил он.
— Потому что пишешь всякую чепуху: «Получил пять злотых от папы». — Томаш едва заметно иронически скривил губы, подчеркнув этим ничтожество своего друга. Смуглые щеки Михала покраснели.
— Это для порядка. — Он пренебрежительно пожал плечами.
— Есть вещи важные и не важные, — сказал Томаш.
— Я знаю… но…
— Ну ладно. — Томаш закрыл дневник. — Возьми. Спасибо. Мой прочитал?
Михал без слов отдал коричневую тетрадку. Долгое время они сидели неподвижно, избегая смотреть друг на друга. Напряженность этого молчания заострила их лица. Они были похожи на двух маленьких монахов, погруженных в раздумье. Звуки радио оборвались, и теперь ничто не нарушало тишины дома. Первым заговорил Михал.
— Что это за план? — спросил он сдавленным от волнения голосом. — Ты написал: «Разработал план».
Томаш встал со стула и начал прохаживаться по комнате, сосредоточенно переставляя обутые в туфли ноги.
— Видишь ли, Михал, — медленно начал он, — об этом деле я и хотел с тобой поговорить. Потому что уже сейчас надо решать, как жить. Нам все время кажется, что у нас еще масса времени, а годочки бегут. — Он остановился возле стола, придвинутого к стене между окном и кроватью, рассеянным движением взял рогатку, лежащую на стопке школьных учебников и тетрадей. В задумчивости поиграл ею, попробовал пальцем эластичность резины. — Не успеем оглянуться, как получим аттестат зрелости, а до двадцати нам не хватает всего лишь шести лет.
— Неполных шести, — поправил Михал.
— Ты помнишь наш последний праздник?
Михал кивнул.
— Мы пожелали друг другу не быть такими, как остальные.
— Да.
Томаш натянул рогатку и щелкнул в сторону темного окна.
— Ну, хорошо. Но сейчас надо знать, кем мы хотим быть. Верно?
Он стоял перед Михалом, заложив руки за голову, — плотный, в коротких гольфах, с торчащими, как петушиный гребень, волосами.
