— Конечно. Именно к ней мы и шли.
Уже видно продолговатое облачко белой пыли, двигающееся с тихим ворчанием. Проехала машина. Темная туча постепенно захватывает все большее пространство, но солнце тем не менее печет сильнее. Может быть, они успеют до грозы.
Еще немного, и они садятся во рву, сером от придорожной пыли. Теперь они не спешат. Надеются, что дорога сама поможет им. Ступни горят, колени ослабли и не сгибаются.
Дорога молчит, на ней не слышно никакого шума. Лениво приближается стадо коров. За коровами две бурые козы, а за ними старуха, помахивающая сухой веткой. Время от времени она что-то выкрикивает дрожащим, увядшим голосом.
Михал встает и заискивающе улыбается ей.
— Простите, на Казимеж в эту сторону?
Старуха неуверенно смотрит в указанном направлении и кивает головой.
— А далеко еще?
— О, далеко, — отвечает она задумчиво.
— Как далеко?
— Далеко, — бормочет она и трусцой подбегает к козе, которая остановилась, чтобы пощипать траву. Бормоча непонятные слова, старуха хлестнула ее веткой.
С противоположной стороны подходит худой еврей в халате. На спине у него тяжелый мешок. Тыльной стороной руки он вытирает потный лоб. Струйки грязного пота стекают по щекам и исчезают в густой рыжеватой бороде.
— Ребята, купите яблоки!
— У нас нет денег, — говорит Томаш с сожалением.
— Сколько километров до Казимежа? — спрашивает Михал.
Еврей в задумчивости крутит пальцами пейсы.
— Больше чем десять, но меньше чем пятнадцать.
Михал смотрит на небо, уже наполовину затянутое тучами.
— Спасибо.
— Купите яблоки. Хорошие яблоки, сладенькие.
Он ждет минуту, потом неохотно уходит, волоча по земле запыленные ботинки. Через несколько шагов старик останавливается и делает ребятам таинственный знак пальцем. Громко кряхтя, он опускает мешок с плеча, развязывает его.
— Но у нас нет денег, — повторяет Томаш.
— Неважно. Возьмите себе две яблочки.
Скользкая от дождя грабовая аллея. Над садом после грозы в золотых лучах вечера поднимается пар. Мокрые, молчаливые, приближаются они к дому. Им безразлично, как их встретят. То, что они проголодались, устали, кажется им достаточной защитой. Сквозь открытые двери веранды уже слышны женские голоса. В окне мелькнула седая голова. Какой-то вскрик, затем шорох приглушенных быстрых слов и тишина.
Они стоят на пороге. Эва собирает со стола посуду.
На шезлонге Кази с Моникой рассматривают какой-то иллюстрированный журнал. Тетка стоит у буфета, ставит в вазу букет полевых цветов. Никто не обращает на них внимания. Они находятся как бы вне этого теплого, сытого и такого близкого им мира.
