Старый город Юрий Алексеевич любил, хотя бывал в нем редко, вся его жизнь и работа протекали в новом, где его знали, здоровались с ним и тут же отводили глаза. А старый город притягивал, его кривые улочки, осевшие от времени дома, древний собор на холме, который высок, но не угнетает, плывет себе в недостижимой вышине. Здесь было невозможно разобрать, отчего при виде него люди останавливаются, старухи и ребятишки разглядывают его чуть не раскрыв рты. Хотя можно было предположить, что их привлекает его горбатая внешность, но можно было и другое: в деревнях разглядывают каждого незнакомого человека, а старый город и был большой деревней, и каждую его улочку можно было представить родной Кнутовкой.
Брел и брел себе Черепанов, минуя одну за другой немощеные улицы. Был он в эти минуты особенно горбат и неуклюж, ноги его спотыкались о запекшуюся весеннюю грязь, брел, себя не ощущая, не беспокоясь от пристальных взглядов то тут, то там сидящих на лавочках жителей. Он и забыл, кто он есть на самом деле, да и никогда этого не знал, теперь вовсе, душа покинула его, устав от его упрямства, витала между маленьких, с подслеповатыми, а зачастую и вросшими в землю окошками, домов, больших огородов, окруженных осевшими плетнями, нежилась на просторном приволье, среди тишины, на мягкой траве, светящейся желтыми комочками гусиных выводков.
— Эй! Ищешь кого? — услышал он голос сбоку, когда уже миновал его, оглянулся и пошел в сторону женщины, сидевшей на лавочке у одного из скособоченных домов.
— Что вы сказали? — Юрий Алексеевич остановился неподалеку и разглядел, что женщина еще молода, хоть лицо ее и в морщинах, вспомнил Клавдию Васильевну, ее гладкий лоб и щеки и чуть заметно спускающуюся с подбородка и скул кожу.
— Глухой, че ли! — Женщина рассмеялась, показав ряд крупных металлических зубов, и это нисколько не испортило ее, так открыта и добра была улыбка.
— Да нет. — Черепанов запросто опустился рядом с ней на лавку. — Хорошо у вас тут.
— Уж как хорошо. — Женщина опять засмеялась, поправив на голове платок с торчащими на затылке концами. — Избы заваливаются, строиться не велят. Не город, говорят, памятник старины.
— Да-да. — Черепанов кивнул, не зная, о чем еще говорить с ней, помолчать ему хотелось, почувствовал вдруг, что устал.
— Может, и правда, хорошо, — задумчиво сказала женщина. — Чего нет, то и ценишь. Я вот всю жизнь загадывала полон дом ребятишек, а двоих принесла и хватит. Теперь на лето к матери спровадила и тоскую. Хорошо. В избе прибралась, никто ниче не стронет. Гераньки, вишь, на окне у меня?
