В дверь стучат. Неудивительно, что человек стучится, у меня нет звонка, просто никто еще не стучал в мою дверь за все время моего здесь житья, а если кто-то приезжал, то я издали слышал машину и сам выходил на крыльцо встречать гостей. Я с досадой отрываюсь от обеда, к которому только что приступил, и иду открывать. На крыльце стоит Ларс, а под лестницей сидит Покер, смирный и послушный. Игра света кажется искусно нарисованной, я видел похожее в кино, они это обожают: драматично синее небо, источник света спрятан, но при этом каждая отдельная вещь обрисована отчетливо, как если бы зритель смотрел на все сквозь одинаковый цветовой фильтр или все вещи были бы сделаны из одинакового материала. Собака тоже синяя, она замерла и не шевелится, как будто бы это склеенная модель собаки.
— Добрый вечер, — говорю я, хотя день едва перевалил за обед, но при таком освещении ничего другого не скажешь.
Ларс на взводе, это видно по фигуре, и по псу тоже, оба одинаково напряжены и взвинчены, и оба не смотрят мне в глаза, выжидают и держат дистанцию, пока наконец Ларс не говорит:
— Добрый вечер, — но не добавляет ни слова о том, чего ему надо, так что я не знаю, что сказать, чтобы помочь ему приступить к делу.
— Я как раз сел обедать, — говорю я, — но это не играет роли, заходи. — Я распахиваю дверь и жестом приглашаю его в дом в полной уверенности, что он откажется и изложит свое дело на крыльце, вот только подберет слова. Но он вдруг решается, делает шаг к двери, оборачивается к Покеру и говорит:
— Жди здесь! — и показывает на лестницу.
Покер поднимается по ступеням и садится, где велели, а я отступаю на шаг, чтобы дать Ларсу войти. Я первым вхожу в кухню и уже хлопочу у стола, на котором пламя стеариновых свечей дрожит на сквозняке, когда Ларс входит следом и притворяет дверь.
— Есть будешь? — спрашиваю я, — здесь хватит на двоих, — и это в общем-то правда, я вечно готовлю слишком много, переоцениваю свой аппетит, и вторая порция всегда достается Лире, о чем она знает и каждый раз искренне радуется, когда я сажусь есть. Она укладывается у печки и ждет, не сводя с меня глаз. А сейчас она встала и обнюхивает, пофыркивая, штаны Ларса. Их бы не мешало простирнуть, в этом мы с ней быстро сходимся. — Садись, — говорю я и, не дожидаясь ответа, достаю из углового шкафа тарелку, а к ней салфетку, прибор и бокал. Наливаю пиво, ему и себе.
Он действительно садится, исподтишка, замечаю я, бросая взгляды на мою чистую белую рубашку. Мне не важно, во что одет он, правила этого дома обязательны только для меня, но умом я понимаю, что, о чем бы он ни собирался поговорить, я сильно усложнил ему задачу. Я занимаю свое место за столом и говорю ему — угощайся, он кладет на тарелку одну рыбку и пару картошек, я боюсь и взглянуть на Лиру: это примерно то, что причиталось ей. Хорошо, едим.
