Искупление | страница 76
Суд как суд. Все, как всегда: кричит большой тиун, подвойские подвывают ему да мелким тиунам помогают порой отсчитать серебро или выверить безмен. Ябедники копаются в закладных, долговых и иных крепях, выводят престрашные словеса - решение суда.
- Ты, тивун, дай слово молвить! - долетел до Дмитрия сорванный по-пастушьи голос мужика. Крупный, сутулый, он на шаг выступил из толпы к помосту, дальше не смел, выказав босые черные ступни, мосластые, широкие. Грязная рубаха-однорядка свисала ниже колен. Он теребил ту рубаху на груди, стараясь выцарапать нужные слова, но подвойские перебивали его со смехом.
- Княже! Вели слово молвити! - обратился он к князю с низким поклоном, до земли.
- Молчи! - не давал тиун. - У ябедника мово вписано: рубль целковой да полрубля брал ты, половник Симеон, будто бы самому тебе с семьею мало было половины урожаю с княжей землицы... Молчи! И брал ты те полтора рубли на две трети года - от рождества богородицы до святой пасхи...
- От рождества христова! - воскликнул Семен уже совсем осипшим голосом. Неверной записью крали у него сразу четыре месяца. За это время можно еще извернуться и выплатить князю деньги, но время-то как раз и отымал тиун.
- В грамоте прописано - от рождества богородицы!
- Побойся бога, тивун: от рождества христова долг мой!
Тут выперся подвойский, сделал кому-то знак, и тотчас из толпы вывернулся мелкий, черный, как шкварка, мужичонка, ощерился многозубо и заученно прокричал:
- Тивун со ябедники верно речет: от рождества богородицы тот долг волочет половник Симеон!
- Побойся бога, Жмых! Ведь этак я в обельны холопы сойду! Тивун! Князь, батюшко...
- Премолчи! Стража!
Семену разодрала стража рукава на рубахе, завернула подолом руки и потолкала в напогребницу, к риге.
Обочь толпы стоял косячок хмурых людей. Молча, бесстрастно глядели они на все, что творилось посреди Кудрина. Им и верно все было безразлично: это были обельные холопы, смерды, а проще - рабы. Им непонятно было, как можно лить слезы из-за долга? Кончится долг, и улыбнется этим холопам свобода, которой никогда не будет у них, разве что на смертном одре князь вспомнит о ком-либо из них, задумается о душе и отпустит на волю, дабы сим добрым делом упросить божьей милости за грехи свои...
В ту минуту, когда уводила стража Семена, толпа вдруг пала на колени, закланялась в землю. Серпуховской оглянулся и увидел Дмитрия:
- А! Брате!
Серпуховской поднялся со стольца. Тиун стащил шапку и двинул ногой ябедников - те повалились на землю, обронив лукошки и перья.