В большой тревоге Елизавета вернулась домой, сдав Марфиньку родителям. Теперь всего можно ожидать. Рехнулась бабенка и что еще выкинет - подумать страшно!
Появление Марфиньки встревожило Федора и Вадима.
- Надо ее убрать! - зло сверкая цыганскими глазами, изрекла старица.
- Мать, а не грех? - не без лукавства спросил Федор.
- Отстань ты со своими грехами - одним больше, одним меньше, все равно.
Она не стеснялась Вадима, будучи уверена, что фашисту не в диковинку убивать.
-Разумное предложение, - поддержал ее Вадим. - Я помогу. Вот эту таблеточку дайте больной, и через день она будет безвредна. Вот и весь грех.
Он вручил старице лекарство.
- А теперь мне у вас оставаться нельзя. Как говорит русская пословица: береженого и бог бережет.
Начнут чекисты трясти ваши катакомбы, и меня могут зацепить.
Федор его поддержал:
- Верно. Уходить вам надо. Я в своем подполе еще продержусь, а вам отсюда пора.
Он боялся, что застукают немецкого шпиона, и тогда ему несдобровать самому.
- К Дуньке надо перебираться, там безопаснее.
Кому в голову придет искать шпиона у этой вдовушки?
- А она вас не предаст и меня вместе с вами? - спросил Вадим.
- Побоится. Да и не поверят ей, слишком простовата, - аттестовала ее мать Елизавета. - И что она знает: мою избу да Феклу. Небось Аннушку Прищемихину не выдала. Вас учить нечего, сумеете МОЛОДУЮ женщину увлечь, на мужиков она, кажется, слабая.
На вторые сутки от таблетки Вадима Марфинька скончалась. Яков догадался, какое лекарство получила от старицы дочка, да был так запуган, что даже не сказал жене о своих подозрениях. Зато она материнским сердцем почуяла преступление и, не говоря дома ни слова, направилась в районный центр и разыскала Киреева. Ему призналась:
- Я верующая, но и мать к тому же. Одна у меня она была, и за что ее погубили, за что Григорий пострадал? За что погиб младенец Гришенька, за что его уморили? Неужели такая ведьма будет жить на белом свете, а моя Марфинька будет гнить в могиле?
Иван Петрович, как умел, успокоил старую женщину и обещал все сделать, чтобы правда восторжествовала. Только попросил ее до поры до времени никому больше не говорить об этом.
Федор забеспокоился не на шутку. Он верил предчувствиям. Фашиста могут поймать: любой школьник заявит, если в чем заподозрит. А шпион его, Федора, жалеть не будет, выдаст! Марфы-то нет, но что думают Яков и его старуха? Вдруг догадались? Могут не заявить. А вдруг? Лизавета ведь тоже отступиться может. Тогда конец.
