- Все-таки правильно мы сделали, – сказал он Феде, пожимая руку. – Как по нотам получилось!
- Вот что значит опыт в подобных делах, – с довольным видом ответил давнишний приятель.
- Да! А уж похвалиться никогда не забудешь, – тихо рассмеялся Женя, чтобы его не было слышно на берегу.
- А как же! Сам себя не похвалишь, стоишь как оплеванный. Так ведь и в депрессию можно впасть.
- В пасть, тебе Федя не то, что депрессию или пальц положить, даже заглядывать опасно!
- Пасть, как пасть… Подумаешь, три ряда гнилых зубов.
- А здорово получилось: и Надю чуток подстарили, и Костик уже не такая рухлядь.
- Пожалуй, у них никакого дискомфорта.
- А представляешь, если бы они в Отраженке встретились? – ответил Женя. - Там же Надя на двадцать – двадцать пять выглядела, а он бы эдаким пенсионером приковылял…
- Хорошо иметь для таких дел собственную пирамиду.
- Ну, в крайнем случае, можно было бы и якорем обойтись.
- Э-э, не скажи! Элементарно не просчитываешь. Здесь все же реальность жесткая, а с якоря они бы непроизвольно сиганули куда угодно, и отскребывай их потом друг от друга…
- А нужно ли отскребывать? – возразил Женя.
- Это сейчас видно, что не нужно, а вдруг они попрохладнее относились бы друг к другу? Ведь неопытные еще. И потом, разве не прекрасно чуть подождать, когда Константин помолодеет, и устроить настоящее представление, как у Таши со Славой было?
Женя только пожал в ответ плечами, на что сразу получил дружеский втык:
- Конечно, некоторые затихарили такое событие. Подумаешь, лишить всего астрала зрелища двух сливающихся инопланетных душ… Я даже не представляю, как это могло быть красиво!
- Ладно, кончай, а то мне еще стыдно станет. И не порти настроение. Ну что за друзья – второй раз подряд теми же граблями по хребтине оглаживают.
- Прости, не подумал… – Федька натурально прикусил язык, увидев, как погрустнел взгляд Жени. – В самом деле, пошли, телик включим – я кое-что интересное смотрел в реале, так что с меня программа передач причитается…
…А тем временем, две истосковавшиеся души встретились посреди астрала в неведомой для них пирамиде, но все это было сейчас неважно, как неважен был их внешний вид и неважно присутствие или отсутствие посторонних. Для них на какое-то время все перестало существовать. После первого объятия они отстранились друг от друга и стали молча вглядываться в родные черты. По их щекам текли слезы, но им некого было стесняться – разве можно смущаться выражения чувств душе, прожившей с тобой целую жизнь? Они молчали, не веря своему счастью. Они не могли говорить – все равно никакие слова не могли выразить их чувств. Они не понимали, сколько так простояли, пока не почувствовали, что ноги больше не в состоянии их держать. Наконец Костя обрел дар речи и произнес:
