Попежик растерянно озирался по сторонам.
– Ну, ну, решайся. Где у тебя телефон?
– Телефон там… Во дворе… В другом помещении…
– Значит, пойдешь туда и позвонишь. Журавлев, Арзамасцев! Проводите барина. И смотрите, если начнет дурить, кончайте его на месте. Понял, Попежик?
Когда Журавлев и Арзамасцев увели Попежика из спальни, Степанов, в чем был, развалился на мягкой пуховой постели.
– Вот ведь как живут люди! Не то, что мы, на голых нарах да на полу.
– Ничего. Живы будем, и мы после войны отоспимся, – ответил Мурзин. – А сейчас давай-ка расставляй народ. Надо же с почестями встретить господ жандармов.
Через несколько минут, когда в спальне остался Мурзин с двумя партизанами, вернулся Попежик в сопровождении Арзамасцева и Журавлева.
– Пан велитель! – обратился он к Мурзину еще с порога. – Сейчас приедут. Будут здесь через полчаса. Вы спрячьтесь в соседних комнатах, а я пойду их встречать к воротам…
– Нет, судруг Попежик. Не будет по-твоему. Раз нам оказана такая честь, мы сами встретим жандармов. Вы, – обратился Мурзин к Журавлеву и Арзамасцеву, – оставайтесь с ним здесь, а мы пойдем встречать гостей.
Четверых партизан Степанов поставил возле ворот. Несколько человек остались в темном коридоре. А сам Степанов вместе с Мурзиным и остальными разместились возле окна в кабинете Попежика, чтобы схватить жандармов живыми, когда они войдут в кабинет.
Вскоре на дороге к имению засветились фары легкового автомобиля. Выхватывая из темноты кружащиеся снежинки, лучи света приближались к воротам усадьбы. Наконец машина остановилась возле самых ворот, фары потухли, и вместе с темнотой на землю опустилась напряженная тишина. Четыре темные фигуры направились через двор к флигелю.
Неожиданно у входа в дом раздался чей-то возглас на немецком языке и началась свалка. Мурзин, Степанов, а за ними и остальные партизаны бросились опрометью из кабинета на улицу. Степанов с ходу кинулся на здоровенного фашиста, пытавшегося вытащить из кобуры пистолет. Через мгновение тот лежал уже на снегу, а Степанов, усевшись на него верхом, закручивал ему руки за спину. С остальными тремя тоже справились без единого выстрела.
Оторопевших жандармов привели в кабинет помещика. Из соседней комнаты ввели перепуганного хозяина. Жандармский офицер со связанными позади руками стал истошно кричать на трясущегося Попежика. Он ругал его то на немецком, то на чешском языке и все норовил высвободить руки.
– Ну ладно! Хватит! – прервал его Мурзин и стукнул рукояткой пистолета по письменному столу.
