– Нич-че не понимаю… – прошептал кто-то с уважением.
Терешков с трудом проморгался. Он почему-то ожидал, что свет будет невыносимо яркий, но нет: молочно-белый, оплетенный проволокой фонарь светил хорошо, в меру. Мотоциклетчики – молодые парни в расстегнутых кожанках, один с бородой, один с волосами до плеч – лежали и сидели на зеленых и серо-полосатых тюфяках, брошенных на пол. В центре между всеми стоял большой надорванный картонный ящик, из которого изумленно таращились пивные банки.
Одну, открытую, тут же сунули Терешкову в ладонь.
– «Миллер», – тщательно прочел он надпись на боку. – Ненавижу…
И, запрокинув голову, стал шумно пить.
– А его зовут Валентин, – сказал Марков. – Сейчас он вправит себе мозги и будет общителен, как я.
Терешков втянул последние капли и кивнул.
– Да, – сказал он. – Я могу быть общителен, как мой друг Марков. Хотя его вызывающие отношения с женщинами вызывают ненужное отношение к себе. К нему. К себе… Или?.. Да. Так что я хотел сказать? А, вот. Вспомнил. Какое число сегодня?
– Шестое.
– А месяц?
– Ну так это… Июнь.
– А год?
– Ни хрена ты с дуба рухнул… Девяносто восьмой.
– Я тебе говорил! – Терешков уставил палец на Маркова. – Все сходится. И еще, товарищ: что это значит: «Крутой навороченный байк»?
ГЛАВА 8
ПРОШЛО ДЕСЯТЬ ДНЕЙ. В МОСКВУ, В МОСКВУ!.. ПЕРВЫЙ ИЗ СПИСКА. ПОЧЕМ ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА?.. ЗДРАВСТВУЙ, ЛЕНИН.
Здесь пришлось проще, чем в две тысячи двадцать восьмом. По крайней мере, были в ходу и золото, и наличные деньги. Больше того: за деньги можно было купить все что угодно. До чего кстати оказался сверток старой, вышедшей из употребления «зеленой капусты», сунутый в последнюю минуту Дедом. Здесь «капуста» имела немалый вес… да и николаевские империалы можно было легко обменять на непривычного размера и вида рубли…
– Вот она, мерзкая рожа капитализма! – говорил Марков, потрясая темно-красными обтрепанными паспортами с переклеенными фотографиями. – Как поживаете, Сергей Панкратьевич Козорезов, год рождения тысяча девятьсот шестьдесят четвертый? Прекрасно поживаю, отвечаешь ты мне, Федору Эдуардовичу Мелешко, рождения тысяча девятьсот шестьдесят девятого…
– Две мерзкие рожи, – меланхолично отвечал на это когда-то Терешков, а ныне Козорезов.
– Все продается, и все покупается!..
– А что? Очень даже удобно.
– Ты ренегат, Козорезов!
– И разложенец. Давай лучше решим, командир, что делать будем. В тактическом плане у нас полное отсутствие ясности…
– Что делать, что делать… Внедряться.
