— Оставь, Гриша, мне ничего не надо. Я, слава Богу, всем обеспечена. Ты и так сделал мне неплохой подарок. — Она слизнула языком докатившуюся до губ слезу и зашептала: — Лишь бы ты не был разочарован поездкой… Лишь бы ты не жалел, что я тебя разыскала… — шептала Мария Исааковна, наклонившись к Гришиному уху.
— Ах, деточка, деточка, опять ты плачешь!.. Ведь все отлично, о'кей, земля крутится, и мы живы!..
— Гришенька, я хочу сказать. Я хочу напомнить. Я хочу, чтобы ты помнил, что мы брат и сестра, а не только… — шептала Мария Исааковна, потому что они стояли в очень тесной загородке с многими пассажирами, и становилось все теснее, народ прибывал, каждое слово, сказанное даже самым тихим шепотом, все равно было слышно не одному только Грише. — Ты не забыл, что мы брат и сестра? Кроме прочего, того, что было между нами?.. Ты помнишь, что наши отцы были двоюродными братьями? Я хочу, чтобы ты помнил — брат и сестра, а не только…
— И то и другое, деточка, все вместе, конечно, а не единственно брат и сестра. — Гриша взял ее руки и поцеловал одну и другую. — Все вместе, конечно. — Он поправил загнувшийся воротничок ее блузки, согнутым пальцем вытер слезу на ее щеке, и эти его движения как бы отгородили их от рядом стоящих людей.
— Нет, Гришенька, нет, я не хочу. Брат и сестра. И знаешь почему? Я сейчас скажу, ты только не перебивай меня. Те отношения, то, что было, сам знаешь. В общем, они могут забыться, как это бывает. Могут испортиться. И пусть! Пусть, Гриша! Мне совершенно не жалко! Что жалеть — мираж? Зато…
— Тебе не жалко, детка? — перебил ее Гриша, и она не узнала Гришиного голоса. — Тебе в самом деле не жалко?
— Зато брат и сестра — всегда брат и сестра, Гриша! Что может быть прочнее? — шептала она настойчиво.
А можно было уже не шептать. Из загородки пассажиры выходили на поле, стараясь поспеть за резво шагающей к самолету стюардессой. Гриша нахмурился, показал свой билет дежурному, ушел за трубчатый забор, через забор они поцеловались рассеянно и наспех.
— Почему же тебе не жалко?.. А, Манечка?
Она успела ему что-то сказать еще о прочности, о надежности, о своей ненависти к неопределенному, о том, что нечего жалеть, ничего не было, если он не смог остаться или она не смогла последовать за ним, — шутки молодости, пустое.
— О, Маруся, ты меня убила!..
О чем же убиваться, примерно так отвечала она ему. Если было бы из-за чего убиваться, он бы в свое время спрыгнул бы с палубы на причал и остался бы тут навеки. Или не остался, а силой увез бы ее с собой. Но ведь этого не случилось. Ни того, ни этого. О чем же убиваться, просто смешно.
