Гриша похохотал вместе с ним.
— Ты приедешь еще, Гришенька?
— Да, да! — Гриша подпрыгнул на сиденье, повернулся к ней, лицо его выразило энергию. — Обязательно! В будущем году я опять приеду! Я не буду такой глупец! Я приеду на десять дней, на две недели! Приеду с моей женой! Ты ее посмотришь! Она тебе понравится! Она для меня очень предана, большой друг! Я хочу, чтобы все наши были с ней знакомы!
«С какой стати!..» — мысленно взбунтовалась Мария Исааковна.
— Ты устал, наверно?
— Да, я не спал сегодня.
— А, вспомнила! Я хотела спросить, как ты переносишь самолет. Тебя не укачивает? У тебя голова не кружится?
— Нет, нет! Замечательно! Говорят, скоро будет прямой рейс из Нью-Йорка на Москву. Утром там, вечером здесь!
Шумно проехал состав пустых товарных вагонов, вздернулась полосатая палка, машина
сдвинулась с пыльного переезда, и они покатили мягко по хорошему чистому шоссе, обсаженному с боков шпалерами густо цветущего кустарника.
«За что-то он на меня в обиде… что-то я ему сказала… или чего-то не сказала… Он от меня дальше, чем был до приезда… Сидит рядом, а между нами уже океан…» — беспомощно думала Мария Исааковна.
— Гришенька, зачем ты пишешь букву «ять»? В твоем письме. Уже никто так не пишет очень давно.
— Марусинька, я не знаю нового правописания!
— Не надо писать «ять», не надо писать твердый знак на конце, и все, Гришенька.
— Что ты говоришь! Не надо «ять», не надо твердого знака — и все? Так просто? Я теперь буду знать, Маруся!
Мария Исааковна откинулась на спину. Ветер быстрой езды шлепал по щекам, по векам. Наконец машина остановилась. Шофер вышел первым, распахнул для них дверцы, понес чемодан. Гриша попрощался с ним за руку, дал доллар на чай.
— Если бы ты понимала, Маруся, какое для меня удовольствие беседовать, с кем захочу, вот так на улице — по-русски! Ты не хочешь пить? Что-то я очень хочу пить!
Возле буфета не было очереди.
— Ты хочешь мороженое? Или что-то другое?
— Нет, нет!
«Через час, — думала она, — или в крайнем случае завтра я буду думать, что Гриша мне приснился».
Потом они пошли к загородке, здесь собирались все, кто должен был лететь до Москвы. Гриша глазел по сторонам, с интересом заглядывал в чужие лица.
— Ты сердишься на меня, Гришенька, — не выдержала она. — Я успела тебя чем-то обидеть.
— Что ты говоришь, Маруся! Ты фантазерка! Я всем сердцем благодарен тебе! Ты разыскала меня, ты первая захотела меня видеть! Скажи, что тебе нужно? Я все пришлю! Меховое манто? Отрезы? Обувь? Только скажи! Я хочу подарить тебе много вещей! — горячо и чересчур громко для такого людного места говорил Гриша.
