Замычала протяжно Зорька, подзывая замешкавшуюся хозяйку. Встряхнула головой Чернава, отгоняя мысли. Чего теперь вспоминать, сделанного не вернуть, а все к лучшему обернулось. Негляда давно в прошлом осталась, соседи только и помнят ещё имя девИчье. Морена в беде новопреставленную ведьму не оставила, к себе приблизила, многому научила, вот только нынешний урок по силам ли задала? И никуда не денешься… как хочешь изворачивайся…
Отхлебнула парного молока из крынки. Стара Зоряна стала совсем, и полведра в день не надоишь, но до чего ж вкусное, да душистое. На масло перебить бы, да некогда. Пусть стоит пока. Чернава разжала ладонь и опустила в молоко только что пойманную лягушку. Та нырнула с головой, дрыгнула лапками, тут же всплыла и протестующе квакнула.
— Не жалуйся, не болото, конечно, но жить-то можно, — строго проговорила ведьма, — и неплохо, если приладиться.
Скинула сарафан махом, распустила тяжелый узел русых волос, оглянулась на всплеск за спиной. Над краем крынки торчала пучеглазая морда. Лягуха, уцепившись лапами за выгнутую окаемку, удивленно наблюдала за Чернавой.
— Что смотришь? Хороша? Сама знаю… — ведьма подошла к висящему на стене серебряному зеркалу (небывалая роскошь для убогой избы, но для колдовских дел самое то). Оно послушно отразило хрупкую обнаженную фигуру. По деревенским меркам слишком тощую, те больше предпочитали девок в теле, краснощеких, работящих, но Чернава знала — все ещё хороша, даром что двадцать пять весен минуло от рождения. Но хватит любоваться! Дело делать надо…
— Земли всю силу вобрала, помочь и мне готова, — ведьма по кругу перемешивала пальцами уже остывший настой, добавляя последнюю часть зелья. Разобранные соцветия мелких розоватых цветов, покружив в рукотворном водовороте, медленно опустились на дно глубокой чаши. Та снова вскипела белым ключом. Подождав, когда жидкость перестанет бурлить, ведьма осторожно опустила в чару горстку легкого пепла от сожженной шерсти. Полоснула острием ножа по запястью. Несколько капель алой крови упали в мутноватую взвесь. — Твой облик принимаю снова, зарок тому тирлич-трава… Кровь — водица, кости — песок, от жизни моей один волосок… — Чернава выдернула волос и бросила его в оборотное зелье, к тому времени ставшее чистым, как слеза младенца.
Ведьма отпила немного. От нестерпимой горечи судорожно сжалось горло. Больше не протолкнуть — огнем ожгло все нутро. Чернава подняла чашу над головой и опрокинула её на себя, едва сдерживая рвущийся наружу крик…
