— И… как я здесь оказалась?
— А ты совсем ничего не помнишь?
Мариэль хмурится. Смутно, как сон…
…полёт, бесконечный полёт, как можно дальше, как можно дольше, пока не выбьется из сил — а потом не то лететь, не то падать вниз, вниз, в бесконечность…
…холодная белизна кругом…
…вязкое чернильное небо…
…мягкими, почти сияющими в темноте хлопьями — снег…
…мрак.
— Мой сын охотился и наткнулся на тебя. Ты лежала у лесной тропинки, почти вся под снегом… он думал, что ты мертва… потом понял, что ошибся. Но когда принёс тебя сюда, смерть в твой затылок дышала — столько пролежать в снегу, да ещё… без одежды…
Мариэль опускает глаза: сейчас на ней длинная рубаха.
И зачарованные цепочки на шее.
— Ты семидневку металась в лихорадке. Бредила, кричала что-то про восстание…
— Восстание?
— Короля же свергли, — Тара коротко, судорожно вздыхает. — Кровеснежной ночью прозвали… странно, как на деле кровавый снег не выпал… Короля, всю семью и придворных, что к восставшим не примкнули, вырезали. Теперь на троне Шейлиреар Дарфул Первый, князья позавчера ему на верность присягали…
Судорожно стиснутые пальцы вонзаются ногтями в ладони. До боли — несравнимой с той, что внутри.
— …что я говорила-то? Ах, да — ты неделю бредила. Мы уж думали, не выживешь, но ты сильная оказалась… Потом быстро на поправку пошла. А ты… совсем ничего не помнишь? Какая с тобой напасть приключилась? Почему ты там очутилась… в таком виде?
Мариэль смотрит ей в глаза — светлые, блекло-голубые. Ласковые, добрые…
…наивные.
Глуповатые.
— Я не помню.
— Как… не помнишь?
— Не помню, не могу вспомнить! Я помню, что меня зовут Мариэль, и… и всё. Не помню, как оказалась в лесу, куда и зачем я шла, есть ли у меня дом, родители…
— Тише, тише, — кажется, слёзы в её голосе звучат убедительно — Тара успокаивающе касается её волос, — ничего, ты, наверное, просто устала… плоховато соображается после такого жара… Я принесу тебе поесть. И молока с мёдом. Хорошо?
— Да… спасибо.
— Вот умница. Гелберт — за мной.
Тот послушно выходит. Вперевалочку, по-медвежьи следует за женой — на кухню, вестимо.
— Бедная девочка, бедная, ох… — Тара усиленно звякает тарелками и говорит шёпотом, но Мариэль лишь чуть напрягает слух, чтобы всё расслышать. — Богиня, за что ей это?
— Думаешь, ей память отшибло? — ну да, голосом Гелберта одарили под стать походочке — явно позаимствованным у кого-то косолапого.
— А что, разве не видно? Бедная девочка. Конечно, такое пережить…
— А…
— Но я вконец уверилась, что она из господ. Говорит так… как приказывает, а это — первый признак знатной дамы. Я ж тебе говорила, она явно из знати — все эти перстни родовые, медальоны…
