— Они уже на лестнице! Сейчас единственный путь из этой башни — через окно, и ты можешь обратиться птицей и улететь, а я — нет!
— Я останусь здесь!!
— Они убьют нас обоих, вот и всё!
— И пусть!!! Я… без тебя… — голос срывается в рыдания.
Ну почему, почему, почему им было отмерено три месяца? Всего три месяца светлой и счастливой жизни?
Таш берёт её руки в свои. Тихо смотрит в глаза:
— Мариэль, ты должна жить. Ради нашего ребёнка.
Из-за двери, с винтовой лестницы доносятся крики…
Она всхлипывает:
— Я…
— Да, Мариэль. Ты моё сердце, ты — моя жизнь. И он — тоже. Пока вы будете жить, я всегда буду с вами… Я всегда буду с тобой.
Мариэль плачет. Он лихорадочно целует её щёки, губы, шею. Отстраняется резко, будто боясь, что ещё миг — и не сможет.
— Если ты допустишь, чтобы вас убили, я никогда тебя не прощу, — он шепчет, но в шёпоте звучит сталь, — даже на том свете, где мы когда-то встретимся.
Миг, ещё миг она смотрит в его серебристо-серые глаза — а потом, рыдая, в последний раз обвивает его шею руками, касается губами губ и бежит к окну.
— Лети, — кричит он вслед, — лети так, чтобы обогнать свет!
Но она уже распахивает ставни и прыгает, оборачиваясь в полёте, и в обличье сокола летит быстрее стрелы, быстрее ветра — так быстро, чтобы не увидеть, как дверь распахнётся и в комнату ворвутся мятежники…
…Просыпается, просыпается!
Мариэль открывает глаза:
— Где я?
— Мы уж думали, ты не выкарабкаешься, — голос звучит нежно и ласково. Осторожная рука промокает ей лоб чем-то мягким и влажным.
Будто Мариэль снова семь лет, она болеет, а мама сидит подле её кровати, не доверяя фрейлинам, собственноручно меняет ей компрессы и рассказывает сказки…
Она откидывает одеяло, — безумно жарко, — оглядывается. Подле кровати, на трёхногом табурете сидит светловолосая женщина и комкает мокрое полотенце. Поодаль, у стенки, мнётся бородатый мужик. Сколько лет, не сказать — оба явно относятся к тому типу людей, которые вырастают в юношей и девушек, а потом, минуя промежуточную стадию, в каком-то возрасте вдруг обращаются в стариков и старух. И таковыми остаются очень, очень долго.
Лица обветренные, простоватые, одеты чисто, но просто, руки огрубелые, мозолистые…
Ясно. Крестьяне.
— Кто вы и где я? — голосом Мариэль можно бриться — с такими же нотками она обычно отдавала приказы.
— Ты в Прадмунте, милая. Деревне почти у границы Озёрной с Окраинной. Меня зовут Тара Фаргори, а это мой муж Гелберт.
Фаргори… Случаем не те сидроделы, которые сидр к самому королевскому двору поставляют?
