— И это все правда? — спрашиваю я.
— У него много шрамов.
— Тогда почему он раскаялся?
— Много людей загубил.
— Сколько человек?
— Десять.
Почему-то меня это не поражает.
— Сколько ему лет?
— Тридцать три.
Это поражает больше. Оказывается, он моложе меня.
— Чем же ему поможет раскаяние?
— Если бандитов осудят, то он получит новое имя, — говорит Алессандро. По его тону понимаю, что он презирает эту систему и сделки, которые в ней совершаются, и в то же время молча соглашается с тем, что эти самые сделки — единственный способ усадить преступников за решетку.
Пробую подойти с другой стороны:
— Почему Сонино тянет с показаниями, если это означает, что бандитов выпустят, а его нет?
— У него даже в тюрьме много власти.
— Тогда зачем же он пошел на сотрудничество?
— Он сложный человек. Но ненавидит Саварезе. Саварезе сходится… — Алессандро плотно сводит пальцы обеих рук в кулаки, — Саварезе сходится с людьми. Вам это понятно? Как в старой каморре. Он заботится о них. У него есть честь, как говорится.
— А вы как считаете?
Вопрос глупый. Алессандро молитвенно складывает ладони. Меняю подход:
— Кто, по-вашему, выиграет? — Я имею в виду Сонино с Саварезе, забывая, что на самом деле состязание идет между каморрой и законом.
При этих словах Алессандро вздыхает и качает головой:
— Не так все просто, Джим. И процесс этот не так-то прост.
И я узнаю о крупной неудаче правосудия в начале 80-х годов. Хотя сам он в том деле не участвовал, все же вспоминать ему тяжело. После того как направленный против мафии закон сделал преступлением саму причастность к преступной организации (то был единственный способ добраться до intoccabili, «неприкасаемых», мафиози, забравшихся так высоко, что лично больше в преступных деяниях не участвуют), неожиданно появились десятки pentiti, обвиняющих тысячи своих дружков по каморре. Было решено осудить всех вместе, в одном судебном процессе — maxi-processo. Длился он три года и почти целиком держался на показаниях свидетелей о том, что обвиняемые так или иначе принадлежали к каморре.
— Всего и дела-то? — изумленно спрашиваю я.
Жест Алессандро (плотно сжатые пальцы обеих рук возле груди) лучше всяких слов говорит мне, что он считает все это большой глупостью. Сначала почти все были осуждены, а затем выпущены по обжалованию приговора. Свидетельства pentiti оказались настолько ненадежными, что в прах рассыпались перед жесткой требовательностью апелляций.
— Вот почему этот процесс так важен, Джим. Вот отчего так важно понять Сонино. Если он скажет нам правду и мы вынесем обвинительный приговор, то не попадем впросак, как в прошлый раз.
