Мою бесплотную субстанцию никто не мог видеть, и это мне позволяло рассматривать все в мельчайших подробностях, заставая людей за такими занятиями, которые далеко на каждый согласился бы проделывать публично. Но у меня не возникло и намека на угрызения совести. Все наблюдаемое мной лишь усиливало ощущение мерзости и отвращения к тому, кто это все организовал, да и к человеку как разумному существу, который безропотно позволял так с собой поступать, молчаливо соглашаясь на жизнь растения, лишенного света и тепла.
2
Наконец, я с большим трудом узнал того, кого так долго искал: на земляном полу в луже испражнений лежал Мартин. Сначала мне показалось, что он мертв, но присмотревшись внимательней, я заметил слабое прерывистое дыхание. Лицо Мартина было покрыто рубцами и кровоподтеками, как буд-то его головой забивали гвозди. Его руки и ноги были согнуты так, как конечности не складываются даже у рисованных мультипликационных героев. Я понял, что у Мартина не осталось ни одной целой кости.
Я посмотрел на него, ощутив как в моем мозгу происходит борьба противоречивых чувств. Мартин не был мне дорог настолько, чтобы соваться в руки жестокому колдуну. Я вовсе не был уверен, что смогу справиться с Гримом, а как Грим поступает со своими пленниками, я уже видел.
Честно говоря, мне было жаль Мертина, несмотря на то, что он сам был далеко не всегда справедлив к себе подобным. Например, он вдохновенно рассказывал о своих набегах на другие деревни, во время которых он и его друзья без долгих колебаний захватывали ценности и женщин. Мартин сам был бандитом, как и все в этом свихнувшемся мире. Наверняка и он во время грабежей помог расстаться с жизнью не одному мужчине. Он и сам вполне заслуживал смерти. Но люди так устроены, что гибель какого-то абстрактного, далекого человека их почти, да что говорить, совсем не задевает, в то время как даже кошка, случайно угодившая под колеса автомобиля, может вызвать целый шквал эмоций.
Все во мне протестовало против такого обращения с людьми, хотя я понимал, что иного не дано. Я чувствовал, что и сам постепенно перенимаю повадки местных жителей, становясь таким же жестоким как они. Мне казалось, что все свои поступки я совершаю в тех рамках, которые мне задает Мария Ягер, и я инстинктивно противился насилию над собой.
Что от меня требуется на этот раз? — подумал я, пытаясь уловить давление извне.
Но потуги оказались безуспешными, и я был вынужден принимать решение сам. Я понимал причины моего желания помочь Мартину — ведь я тоже был человеком. Но, если бы я ушел прочь, совесть вряд ли доставала бы меня своими укорами. Это их мир, и какое мне до него дело? — думал я.
